Гамбургский счет

Менее ясно говорит об этом Белый в «Воспоминаниях»: «Май 1901 года казался особенным нам: он дышал открове нием, навевая мне строчки московской «Симфонии» в переры вах между экзаменом анатомии, физики и ботаники; под покро вами шутки старался в «Симфонии» выявить крайности наших мистических увлечений так точно, как Соловьев в своей шуточ ной драме-мистерии «Белая лилия» выявил тайны путей: пара доксальность «Симфонии» — превращенье духовных исканий в грубейшие оплотнения догматов и оформления веяний, лишь музыкально доступных, в быт жизни московской» («Эпопея», т. 1, с. 143). Само творчество Владимира Соловьева, его поэмы о свидани ях с небесной любовницей — глубоко ироничны, это не религия. Оговорка Андрея Белого, заключающая в себе утверждение, что шутка здесь как бы мимикрия для сокрытия тайны, неосно вательна. Для величайшей тайны и то нельзя прятать спички в воду. Здесь дело в своеобразном перерабатывании искусством философских идей, тип такой переработки очень распростра ненный, хотя и не единственно возможный. Кроме вставных антропософских статей с цитатами о лило вом и золотом цвете «Воспоминания» наполнены отголосками ссор Блока с Белым. По воспоминаниям, нападающей стороной является Белый. Я уже говорил, что в общем автобиографически-докумен тальный материал не прибыл у Андрея Белого. Мифологический Пампул «Котика Летаева» уже в «Николае Летаеве» обращается в Янжула, в «Арбате» уже все люди под своими именами; получается та литература, которую критики называют сейчас «литературой о знакомых» и которую критики запрещают, как французская Академия когда-то запретила не только «вечный двигатель», но и первые проекты парохода (если не запретила, то только по невнимательности,— должна была запретить). Ссоры Блока с Белым, вероятно, реальны, их трудно целиком разложить на явления стиля. Но нужно сделать очень существенные оговорки. В старину писатель об этом бы не писал (Львов-Рогачев ский думает, что это потому, что в старину писатели были луч ше). В руках писателя -- выбор фактов. Например, Чехов при жизни не напечатал своих записных книжек, для нас же они интересны сами по себе, не только как ключ к «творческому пути Чехова». Теперь же Горький свои «записные книжки» пе чатает, а вот повести Чехова нам скучноваты. Есть сказка про мужика и медведя. Работали они пополам: одному — корешки, другому — вершки. Мужик же сеял то рожь, то репу и надувал медведя. В литературе есть свои кореш ки и вершки, и фокус литературного момента все время пере мещается. Сейчас сеют репу, и мемуарная литература и «сырой

235