Гамбургский счет

гие через третьи руки; здесь любопытно, как серьезно относится сам автор к слову, взял — и оговорил. Котика распинают; ведь ссора папы с мамой взята в косми ческом масштабе, а слово все же отмечено, потому что оно — из игры мастерства, значит — всерьез, и здесь никаких чудес по казывать нельзя. Мир стал — нет «роя». Но Белому, как художнику, для не равенства вещей нужно инобытие мира. Инобытие мира в этом произведении дано как всеобщность явления. Я сейчас сравниваю и нуждаюсь во внимании читателя. Я бу ду сравнивать несходное и не зависящее друг от друга. У Льва Толстого есть такая манера — указать какую-нибудь особенность предмета, а потом сказать, что так всегда. Покойник лежит так, как всегда лежат покойники; толстый человек, как все толстые люди и так далее. Деталь дается одновременно как частная и как общая и ощущается в этом противоречии. В «Котике Летаеве» папа расширен до Сократа, до Моисея, а ссора папы с мамой — предвечная ссора. А трагедия людей — борьба их «за этакое такое свое», которое является сперва шут ливо, а потом оказывается основным. Папа Бугаев дан бытовым и комичным, и тем сильнее отстает «этакое такое свое» в нем от его ряда Сократов, Конфуциев, с ко торыми он связан. А между тем «такое вот этакое свое» — это слова Генриэтты Мартыновны, неразвитой немочки, фраза сказана про какого-то немчика. Эта бессмыслица становится знаком тайного смысла. Смысла в ней нет, тайны в ней не получается, хотя она и применена и к папе, и к маме, и к Афросиму (имеющему тенденцию обратить ся в «афросюнэ» — безумие), и — для окончания ряда, углубле ния в тайну — к двум грифонам на чужом подъезде. Механически построенное применение одного выражения к ряду^ понятию — путем грифонов — прикрепляется к тра диционным тайнам. Здесь тайна дана как бессмыслица, как не внятица, невнятица чисто словесная, в которой упрекали Блока (и Белый упрекал),— невнятица, которая, может быть, нужна искусству, но которая не приводит к антропософии. Постоянные образы и эпитеты, проходящие через все произ ведение, уже начинают канонизироваться в «Николае Летаеве». Герои снабжаются ими и ими преследуются, как лейтмотивами. Часто образ несколько раз и комически реализуется и каламбур но изменяется. «Дядя Вася имеет: кокарду, усердную службу, жетон; он — представлен к медальке; но — клёкнет; и — керкает кашлем; пять лет обивает пороги Казенной палаты. А — чем? Если войлоком — просто, а камнем — не прос то; за мазаным столиком горбится он в три погибели — с очень разборчивым почерком: —

232