Гамбургский счет

И белая ночь видна из окна, и заря над озимями. И в Петербурге дежурит в небе богиня цитат, Адмиралтей ская игла. А из окна Дома искусств видит моя жена зеленые тополя и зарю за куполом Казанского собора. А тут Толонен... Не быть мне счастливым. Не скоро сяду я пить в своей комнате за каменным столом чай с сахаром из стаканов без блюдцев, в кругу друзей и не скоро увижу кружки от стаканов на столе. И не придут ко мне Борис Эйхенбаум и Юрий Тынянов, и не станут говорить о том, что такое «ритмико-синтаксические фи гуры». Комната плывет одна, как «Плот Медузы», а мы ищем доми нанту искусства, и кто-то сейчас тронется вперед своей мыслью, странно тряхнув головой. Люся говорит тогда, что «он отжевал мундштук»; это потому, что такое движение головой и рто*м делает верховая лошадь, трогаясь. О, кружки от стаканов на каменном столе! И дым из труб наших времянок! Наши комнаты были полны дымом отечества. Милый Люсин 1921 год! Спишь ПОД одеялом и тигром, тигра купили в советском ма газине, он беглый из какой-нибудь квартиры. Голову у него мы отрезали. А Всеволод Иванов купил белого медведя и сделал себе шубу на синем сукне: 25 фунтов, шить приходилось чуть ли не Адми ралтейской иглой. Спишь под тигром. Люся встала и затапливает печку документами из Централь ного банка. Из длинной трубы, как из ноздрей курильщика, подымаются тоненькие гадины дыма. Встаешь, вступаешь в валенки и лезешь на лестницу зама зывать дырки. Каждый день. Лестницу из комнаты не выносишь. А печника не дозовешься. Он в городе самый нужный чело век. Город отепляется. Все решили жить.— Слонимскому все не можем поставить печку. Он ухаживает за печником. Тот его Мишей зовет,— весь дом зовет Слонимского Мишей. И хвалят его за то, что он выпьет (Слонимский), а не пьян. А печки нет. И у Ахматовой в квартире мраморный камин. Встаю на колени перед печкой и раскрываю топором по лена. Хорошо жить и мордой ощущать дорогу жизни. Сладок последний кусок сахара. Отдельно завернутый в бу мажку.

162