Гамбургский счет

Хороша любовь. А за стенами пропасть, и автомобили, и вьюга зимой. А мы плывем своим плотом. И как последняя искра в пепле, нет, не в пепле, как темное каменноугольное пламя. А тут То-ло-нен. Одно слово — Финляндия. Земля вся распахана, и все почти благополучно. Визы, мир: изгороди, границы, русские дачи на боку и боль шевики — большевиков — большевикам — большевиками пол ны газеты. Это они выдавились сюда из России. Итак, мы видим, что Горький сделан из недоверчивости, на божности и иронии, для цемента. Ирония в жизни, как красноречие в истории литературы, может все связывать. Это заменяет трагедию. Но у Горького все это не на земле, а поставлено высоко, хотя от этого и не увеличено. Это как карточная игра офицеров-наблюдателей на дне кор зины наблюдательного шара; 1600 метров. А Горький очень большой писатель. Все эти иностранцы Рол ланы и Барбюсы и раздвижной Анатоль Франс с иронией буки ниста не знают, какого великого современника они могли бы иметь. В основе, в высоте своей Горький очень большой, почти ни кому не известный писатель с большой писательской культу рой. О Коганах и Михайловских. Это заглавие статьи. У женатых людей есть мысли, которые они думали при жене, передумали и не сказали ей ничего. А потом удивляешься, когда она не знает того, что тебе до рого. А про самое очевидное не говоришь. Сейчас я живу в Райволе (Финляндия). Здесь жили дачниками, теперь же, оказалось, нужно жить всерьез. Вышло не хорошо и не умело. Читать мне нечего, читаю старые журналы за последние 20 лет. Как странно, они заменяли историю русской литературы историей русского либерализма. А Пыпин относил историю литературы к истории этногра фии*. И жили они, Белинские, Добролюбовы, Зайцевы, Михайлов ские, Скабичевские, Овсянико-Куликовские, Несторы Котля ревские, Коганы, Фричи. И зажили русскую литературу. Они как люди, которые пришли смотреть на цветок и для удобства на него сели.

163

6*