Фантазии об искусстве

ФАНТАЗИИ ОБ ИСКУССТВЕ. ДЛЯ ДРУЗЕЙ ИСКУССТВА

встречных, среди которых может быть много знакомых, шествуя по улицам с этой длинной дубиной, заканчиваю щейся большой, тяжелой фигурой. Делу легко помочь, по думал я про себя, и уже схватил набалдашник в кулак, чтобы отломать его и сунуть в карман, а палку выбросить в поле. Но я удержался. Сколько времени и труда, подумал я, потратил ты, старик, чтобы соединить искусно вырезан ную рыбу с палкой, было бы гораздо легче вырезать фи гуру отдельно, и каким жестоким показалось бы тебе, что я теперь из ложного стыда собираюсь уничтожить самую большую удачу твоего трудного дела. Я корил себя за такое варварство и в этих мыслях незаметно достиг городских ворот. Меня не пугало теперь, что люди пристально смотрели на меня; палку в целости и сохранности я поместил у себя в комнате среди других произведений искусства. Правда, здесь эта работа не так хорошо смотрелась, как там, в чистом поле, но меня сей час до глубины души трогало неутомимое прилежание, эта любовь, которая в течение стольких дней соединялась с безжизненным деревом, с неблагодарной материей. Созерцая Ариона, я вспомнил о художнике. Теперь меня мѵчила совесть, что я расстался с ним столь враж дебно. Ведь и он также сроднился с творением своих рук и фантазии, которое ему теперь приходилось за бесценок отдать чужому человеку. Мне было стыдно пойти к нему и признаться в своем раскаянии, но тут перед моими гла зами встали фигурки бедных детей, я увидел скромное жилище удрученного заботами живописца, представил се бе, как он, покинутый всем светом, ищет дружеского уча стия у деревьев и соседних скал. «Бедный Корреджо!— вздохнул я громко. — Верно, ведь и ты страстно мечтал иметь друга! Как одинок художник, с кем обращаются лишь как с драгоценной машиной, создающей произведе ния искусства, которые мы любим, не думая об их созда теле! О, проклятый, низкий людской эгоизм!» Я бранил себя за свое самолюбие, которое в этот день дважды чуть не толкнуло меня на варварство; еще до за ­ хода солнца я вновь отправился в лес. Когда я подошел к дому, я услышал, что старик музицирует: он наигрывал печальную мелодию и пел:

Оставлен целым светом, К мадонне близок ты;

5 В.-Г. Вакенродер

129