Эстетика. Том четвертый

зримо связанной с чем-то таким, что должно быть уничтожено,— именно это и не позволяет действию стать религиозным. Хлеб должен быть съеден, вино выпито, поэтому они не могут быть чем-то божественным. Свое преимущество, то, что чувство, свя занное с ними, вновь как бы возвращается от своей объективно сти к своей природе, что мистический объект вновь становится чем-то чисто субъективным,—это свое преимущество они теряют именно потому, что любовь не становится благодаря им достаточ но объективной. Нечто божественное, поскольку оно является таковым, не может присутствовать в форме чего-то, что нужно съесть и выпить*. В притче не содержится требования, чтобы различные составные части были схвачены воедино. Здесь же вещь и чувство должны соединиться — и чувство единения слить ся в духе Христа. Но вещь и чувство, дух и действительность не смешиваются. Фантазия никогда не сможет слить их воедино в прекрасном. Созерцаемые хлеб и вино, которыми наслаждают ся, никогда не могут пробудить чувства любви, и это чувство никогда не может быть обретено в них как созерцаемых объек тах, поскольку они и чувство действительного принятия в себя, их субъективирования, еды и питья, противоречат друг другу. Всегда имеются два момента: вера и вещь, почитание и созерца ние или вкушение. Вере предстоит дух, созерцанию и вкуше нию — хлеб и вино, и нет никакого соединения их. Рассудок противоречит чувству, чувство — рассудку; способности же вооб ражения, в которой они оба находятся и снимаются, совершенно нечего делать. Она не должна здесь создать образ, в котором объединились бы созерцание и чувство. В случае Аполлона или Венеры необходимо, правда, забыть о мраморе, о ломком камне, и мы видим в их образах только бессмертных богов, и в этом созерцании нас охватывает чувство вечной юношеской силы и любви. Но если стереть Венеру или Аполлона в порошок и ска зать: это Аполлон, это Венера, то хотя мы и будем иметь поро шок перед собой и образы богов в себе, но порошок и боги никогда не могут слиться воедино.

В любви человек вновь нашел себя самого в другом. Так как она есть объединение жизни, она предполагала разделение, раз витие, развитую многосторонность последней. И чем более мно гообразны формы, в которых жизнь оказывается жизненной, тем

* Момент божественности мог быть только мгновенным, пока фанта зия может осуществлять трудную задачу — фиксировать в вещи любовь.

42