Эстетика. Том четвертый

ИЗ РЕЧЕЙ, ПРОИЗНЕСЕННЫХ В ГИМНАЗИИ г. НЮРНБЕРГА

29 СЕНТЯБРЯ 1809

Если теперь изучение древних языков остается, как и преж де, основой научного образования, то даже при этом ограничении оно выполняет важную задачу. Представляется справедливым требование, чтобы культура, искусство и наука народа стали на свои собственпые ноги. Разве мы не можем поверить, что обра зованность нового мира, наше просвещение и прогресс всех искусств и наук уже вышли из детского возраста, перестали быть учениками греков и римляп, выросли из старых помочей и могут встать на собственную почву? Произведения древних могут еще сохранять свою большую или меньшую ценность и оказывать известное воздействие, но они должны отойти в сферу воспомина ний, досужих ученых достопримечательностей, стать достояпием истории, которое можно принимать или нет, но которое отнюдь не должно составлять основу и начало нашего более высокого духовного образования. Но если мы согласны с тем, что вообще следует исходить из превосходного, то основой высшего образования должна быть и оставаться прежде всего греческая, а затем римская литерату ра. Совершенство и великолепие этих шедевров должно быть духовной купелью, светским крещением, дающим душе первый и неизгладимый тон и тинктуру вкуса и науки. И для этого посвя щения недостаточно общего, внешнего знакомства с древними; мы должны жить с ними одной жизнью, чтобы впитать в себя их воздух, пх представления, их нравы, даже, если угодно, их за блуждения и предрассудки, и освоиться в этом мире — самом прекрасном из всех, какие были. Если первый рай был раем человеческой природы, то это — второй, более высокий рай чело веческого духа , который выступает в своей прекрасной естествен ности, свободе, глубине и ясности, как невеста из своей светлицы. Первое буйное великолепие его восхода на Востоке обрело здесь величие формы и смягчено красотой, его глубина уже не в запу танности, мрачности и надменности, а в непринужденной ясно сти; его веселость — не детская игра, она знает печаль, ведает жестокость судьбы, однако последняя пе может отпять у пее свободу и меру. Я не думаю, что преувеличу, если скажу, что тот, кто не знал произведений греков, тот жил, не зная красоты. Погружаясь в эту сферу и сживаясь с ней, мы пе только пробуждаем, развиваем и упражняем все душевные силы,—но эта

163

6*