Эстетика. Том четвертый

была женским, а вторая — мужским характером, — то прежде многообразный н в своих определениях колеблющийся круг божеств суживается до этих двух сил, которые этим определени ем приближены к индивидуальности в собственном смысле. Ибо прежнее рассеяние целого на многообразные и абстрактные си лы, которые кажутся субстанциированными, есть растворение субъекта, который охватывает их только как моменты в своей самости, и индивидуальность поэтому есть лишь поверхностная форма указанных сущностей. Наоборот, различие характеров, которое идет дальше, чем названное, следует отнести к случай ной и в себе внешней личности. [(β) Двойственность сознания индивидуальности] — В то же время сущность разделяется по своей форме или знанию . Дей ствующий дух противостоит как сознание предмету, на который направлена его деятельность и который тем самым определен как негативное знающего; совершающий поступки находится в силу этого в противоположности знания и незнания. Он заим ствует свою цель из своего характера и знает ее как нравствен ную существенность; но благодаря определенности характера он знает только одну силу субстанции, а другая от него скрыта. Наличная действительность есть поэтому в себе — одно, а для сознания — другое; высшее и низшее право приобретают в этом отношении значение, с одной стороны, знающей и открывающей ся для сознания силы и, с другой стороны,— силы скрывающейся и тайно подкарауливающей. Одна из них — светлая сторона f божество оракула, которое со стороны своих природных момен тов возникло из всеозаряющего солнца, все знает и делает открытым, — Феб и Зевс, отец его. Но повеления этого изрекаю щего истины божества и его провозглашения того, что есть, скорее, обманчивы. Ибо это знание в своем понятии есть непо средственно незнание, потому что сознание в себе самом есть в совершении действий эта противоположность. Тот, кто был в состоянии изъяснить самого загадочного сфинкса *, так же как и детски доверчивый**, посылаются поэтому на гибель тем, что открывает им божество. Та жрица, устами которой говорит прекрасное божество, есть не что иное, как те двусмысленные богини судьбы, которые своими обещаниями толкают на престу пление и своим двуличием в том, что они выдают за несомнен ность, обманывают того, кто полагался на данный в откровении смысл. Поэтому сознание, которое чище сознания, доверяющего

* Эдип. ** Орест.

144/