Эдгар Дега и его искусство

только как о колористе —теперь

впервые можно говорить об его кра-

сочности, цветистости. Раньше между колоритом и формой Дега существовало противоречие, которое и создавало ощущение сатиры; теперь между формой и цветом—полное равенство. Какая-нибудь часть декорации, скала или дерево, только что виденные нами с оборота и казавшиеся тряпкой на подрамнике, загораются яркостью подлинного мира; отдаленные фигуры статисток и кардебалета становятся декора- тивными арабесками, гармонически сочетаясь с пейзажем декорации (см. „Розовая танцовщица"). Но подлинным венцом этой театральной иллюзии являются сами балерины, усыпанные звездами-блестками и освещенные разноцветными огнями рампы. В них мерцает и искрится вся многоцветность феерии. Таковы знаменитые „Синие танцовщи- цы" из Щукинского собрания—яркие вспышки сине-желтого пламени, знаменующие собою полный разгар живописного темперамента Дега. Пятидесятилетний художник словно помолодел, и его обновленное чув- ство потребовало иной палитры, иных живописных приемов. Как было уже указано, Дега начал с „гладкой" манеры в духе старых мастеров; его живопись маслом позволяла видить зернистую по- верхность холста, его пастели покрыты были ровной и нежной пылью. Эта прозрачная, легкая и равномерная техника соответствовала и колористи- ческая характеру балетных впечатлений Дега — прозрачности газа, гладкости паркета, ажурности трико, обилию света, льющегося через громадные окна фойэ и т. д. С девяностых годов эта первоначальная монотонная манера уступает место иной—более темпераментной, бога- той и сложной. Дега—один из первых „импрессионистов" понял зна- чение „фактуры" в живописи—роль густоты и плотности мазка и его направления на поверхности картины. В „голубых" и „розовых" балеринах прежняя однообразно-ровная пыль сменяется целым роем густых мазков, штрихов и точек, брошен- ных друг на друга в каком-то бурном порыве. На языке критиков того времени эта новая манера называлась „хаотической" и „беспо- рядочной". И, однако, это совсем не так—в ней таились новые фор- мальные и психологические ценности. Новая фактура соответствовала новому подходу Дега к зрелищю балета—он изображает теперь не холодное однообразие танц-класса, но феерию представления. И в этой розсыпи красок, к которой пришел Дега во второй половине своего творчества—все то же, столь характерное для него, сплетение правды и лжи, реалазма и романтики. Реализм— с самой системы мазков и штрихов, которые падают отнюдь не безпорядочно, но ложатся вертикально или крестообразно,