Эдгар Дега и его искусство

кармана и, наконец, поклонник — по- кровитель, „некто в цилиндре"; и да- же выводя на сцену прима-балерину, легкую и изящную, как мотылек, Дега не забывает показать это безобразное черное пятно, неизменно торчащее за кулисами—тень мущины... Так переплетается в искусстве Дега правда профессиональная с прав- дой бытовой, и нечто ироническое, горестно - смешное проникает все его балетные видения. Его можно было бы счесть бытописателем - облечителем и сатириком современного „ классическо- го" балета, и однако, он прежде всего— живописец. Дега не смеется, не обли- чает—он просто отмечает то, что ви- дит, а видит он больше и острее, не- жели другой любитель балета, поэт Т. Готье (который, впрочем, также с горечью отмечал костлявость профес- сиональных балерин, противопоста- вляя их естественно-грациозным ис-

m-wxxs л 1 1 в # ШШШШ

ЭДЩ. Щ >- д

щ

Розовые танцовщицы.

панкам). Его сатира не навязчива, она исчерпывается тонкими намеками. Противоречие между романтической видимостью балета и его плебейским составом, контраст между облачно нежными юбочками и „рабочими" но- гами, между обличием сильфиды и лицом пролетарки, между миссией танц- мейстера и его медвежьей фигурой—все это элементы сатиры, которые требуют от самого зрителя творческаго вывода. Дега—не публицист, он художник, любующийся жизнью, какова она есть, и тайна таланта прео- бражает под его рукою все жизненно-безобразное в образы линейного и живописнаго совершенства. Изобличает ли он выкрутасы и акробатизм классического балета или, наоборот, любуется им, когда показывает сбоку картины неожиданно взлетевшую откуда-то в горизонтальном положении ногу, дающую ему повод проявить свое мастерство рисо- вальщика? И где граница между характерностью и красотой? Разве художнику не дана способность к чуду—превращать в канон и кристаллизировать случайный трепет жизни? Так угловатые и костлявые контуры балерин, подчеркнутые Дега с любовной проникновеностью Энгра, дают во-