Эдгар Дега и его искусство

его картины наименьшую роль Но вот перед нами целая серия наблю- дений театральной эстрады, и здесь открывается новое поле для Дега— не только область позы и жеста, но и самой мимики человеческого лица. А где ярче и выразительнее всего выступает игра физиономии, как не на эстраде, над огнями рампы, резко и до жути странно под- черкивающими и заостряющими кости и мышцы лица? Дега наблюдает эту игру в различных условиях, на сцене театра, на возвышении кафе-концерта. Вот „Статисты" в ярко мишурных оперных костюмах, с наклад- ными усами и париками, с деревянно торчащими, затверженными же- стами — бытовая сценка, словно иллюстрирующая то разоблачение оперной „лжи", какое нам правдолюбец Толстой дал в своем „Что такое искусство". Но как, однако, зловеще таинственно преображает искусственный свет рампы рабочие, почти пролетарские лица стати- стов! Они кажутся романтическими персонажами, италианскими маска- ми, Ринальдо Ринальдини. Здесь „тайна статиста", подсмотренная Дега до Евреинова-—самоупоение маленьких работников сцены иллюзией иного, чудесного существования, подымающего их над грошевой работой... Вот также работница эстрады, с лицом типичной дочери пред- местья, с худыми руками, заостренными ключицами и плоской грудью— „Зеленая Певица" (см. стр. 9). Это — героиня кафе-концерта, малень- кая жрица искусства, с полуоткрытых, ярко - напомаженных губ кото- рой срываются игривые песенки. Рискованные куплеты должны веселить публику, но... какой дребезжащий и надтреснутый, словно уличная шар- манка, голос должен исходить из ее груди! Какой жуткой хрупкостью веет от всей ее чахлой фигурки, освещенной мертвящим зеленоватым светом рампы, обостряющим худобу лица. Как трогательно беспомо- щен изломанный жест ее руки, касающейся того места, где должно быть сердце, источник „любви". Черные, царственно-пышные полосы юбки, совсем как у какого-нибудь Веласкеза—и этот женский полу-труп! Тем с неиз'яснимой иронией внушает нам Дега сложное и щемящее чувство, полусмешное, полу-горестное, какое испытываешь в маленьких парижских театрах и кабарэ, где столько блесток мишуры, механиче- ской веселости и настоящего человеческого горя... В других певицах Дега эта выразительность настойчиво и назой- ливо сосредоточена на зиянии раскрытого рта, на жестах затянутых в перчатки рук. Мимолетный зевок гладильщицы превращается здесь в привычно-профессиональное выражение, и круглое, темное отверстие рта жутко зияет, как на античной или японской трагической маске.