Двадцатый век

том художественного познания, а для прямого и предметного выражения - адек- ватными изобразительными мотивами. Ал- легория и символ, почерпнутые из арсенала прошлых времен или созданные наново, служат в этом случае самым удобным средством художественного решения темы. Важно, однако, что их содержание со- ставляют не отлетающие в сторону от жизни видения и грезы, а острое личное пе- реживание реальных сверхличных по силе и природе великих событий. Именно это переживание дает искусству поэтический ключ построения образа, задает ему тон своего рода поэтического эпоса (опыт про- заического эпоса , заглубленного в законо- мерности и факты, будет выработан не- сколько позже) . Не случайно и в литера- туре Октябрьская революция воплотилась прежде всего в поэтическом творчестве А. А. Блока и В. В. Маяковского. Новая поэзия революции - таково со- держание аллегорических картин, которые пишут советские художники. Удивительно, как вмещается ее безграничный размах в маленькие полотна К.Ф.Юона „Новая планета" (1921, Москва, ГТГ), где рож- даются, сталкиваются, загораются ярким светом огромные космические тела, Б.М.Кустодиева „Большевик" (1920, там же) , которому революция представилась явлением гиперболичного богатыря, шага- ющего через городские кварталы, К. С. Пе- трова-Водкипа, увидевшего, как сквозь драмы революции светится святость ее идеи, которую несет в себе изображенная на фоне пустынного города фигура работ- ницы с младенцем, напоминающая икон- ную богоматерь („1918 год в Петрограде" , 1920, там же) . Но, вероятно, самое главное заключается здесь в том, что в этом мире художественных иносказаний загорелось живое волнение чувств и мысли художни- ка - безмятежного мэтра Юона, погружен- ного в магию пространственных и цвето- вых построений Пстрова-Водкина, прико- ванного к больничному креслу Кустодиева, пораженных необычными новыми явле- ниями и сопрягающих их со своими привыч- ными идеалами. Температура этих волне- ний и сейчас исходит из полотен почти се- мидесятилетней давности.

Поэтика, то есть система принципов и форм, этого искусства отнюдь не одноз- начна. Она сочетает в себе праздничное торжество, карнавальную красочную сти- хию (Б. М. Кустодиев „Праздник на пло- щади Урицкого", 1921, Ленинград, ГРМ; солнечный пейзаж А . А . Рыл о в а „В голу- бом просторе", 1918, Москва, ГТГ), суро- вые и тревожные сугубо предметные мо- тивы (натюрморты К. С. Петрова-Водкина „Селедка", 1918, Ленинград, ГРМ; Р . Р .Фалька „Красная мебель", 1920, Москва, ГТГ), драматичные ощущения пе- реворота, взломавшего весь уклад жизни, сдвинувшего с привычных мест ее явления и формы (иллюстрации Ю.П.Анненкова к поэме А. А. Блока „Двенадцать", 1918, си- мультанно сочетающие разнопространст- венные мотивы; ксилография Н . Н . Ку - преянова „Броневик" , 1918, где геометрич- ные формы подверглись резким экспрес- сивным смещениям). Для многих художников Западной Евро- пы характерным становится острое ощуще- ние воздействия на человека грозных со- циальных стихий, смутно неясных в их ре- альной природе. Они оставляют свой от- тиск на суровых образах людей, тяжело- весно-грубоватых формах живописи фран- цузского художника М.Громсра („Фла- мандский косарь", 1924, „Война" , 1925, обе - в Музее современного искусства Па- рижа) , превращают реальную сцену в яростную и сумбурную драму чувств в кар- тине немца Г. Эмзена („Расстрел", 1919, Ле- нинград, ГЭ), предстают как символы все- человеческих бедствий в графических ци- клах немецких художников О.Дикса , О.Панкока на темы войны, голода и т . н . , проникнутых устрашающей экспрессией. Социальные драмы и особо характерные для этого искусства трагедии войны трак- туются здесь в духе некоей „поэзии кошма- ров и ужасов" (как назвал свое исследова- ние 1912 года русский социолог искусства В.М.Фриче ) , привлекшей к себе ис- кусство, чувствительное к человеческой боли, но растерявшее гуманистические опоры. Социальный гуманизм дает другой пово- рот этим темам. Благодаря ему общечело- веческая тема приобретает демократичес-