Жизнь художника Федотова

Хорошо Монферану: альбомный рисуночек сделал из гранита, из мрамора. Сумел раскрасить модель. Зашел в собор. В Исаакии холодно, темно. Святой дух под куполом скучным голубем. Какая дурацкая постройка с фальшивыми окнами! Прошел насквозь. Около Гороховой веселей. Идет, весело разговаривая, компания писцов завтра- кать в ресторацию „Мыс Доброй Надежды". Пошел сзади. В трактире на стенках портрет Бабе- лины, гречанки, командовавшей флотом, и лубочный рисунок „Последний день Помпеи", прямо страшно сказать, а ведь интереснее, чем у старого мастера. Вот и говори про святого Лаврентия! Вот и выражай себя через ста- рое каждый раз! А писцы говорили про войну, про Польшу и спорили о Наполеоне третьем. Говорили, имеет ли он право на имя „третьего", если второй не царствовал,— следственно, титул неосновательный. — Наш-то царь его за царя не принимает. Один из писцов, маленький, похожий на чижика, имел свое мнение. Он жалел о республике и с таинственным видом го- ворил новое слово — „демагогия". — Семь миллионов восемьсот двадцать четыре голо- са утвердили Наполеона императором при общенародном голосовании. А титлы дворянские восстановлены, и на- зывается он, божьей милостью, Наполеон третий. Дема- гогия это, а, впрочем, третий он третий, а нам от него и достанется. Компания чижика выслушала. Помолчала. Старый бритый писарь забрал волосы писаренка в свои лапы и потряс их.