В защиту искусства

быть, конечно, весьма широка и свободна), немыслимы и сколько-нибудь упорядоченные отношения, ибо тогда решает только право сильного и наглого. Этот-то аморализм, санкционирующий право сильного и наг ­ лого, и проповедует в своем «Санине» г-н Арцыбашев. Но по ­ добная проповедь не есть прогресс по той же причине, что такой аморализм с торжеством хищнической силы и составлял факти ­ ческое содержание «старого порядка». Мораль этого порядка, некогда, вероятно, полезная и сдерживающая, ныне уже вывет ­ рилась и превратилась в затасканный трафарет. На деле гос ­ подствовал аморализм сильного и наглого. И когда Санин воз ­ водит его в правило жизни, он лишь бессмысленно повторяет действительные правила жизни старых хищников — бессмыс ­ ленно, ибо те были достаточно умны, чтобы, поступая амо ­ рально, держать все-таки высоко знамя своей выдохшейся мо ­ рали для других. Новейшая литература только выбалтывает с наивностью желторотого птенца практические правила заматерелых хищни ­ ков. Литературная реакция умеет только вторить идеям обще ­ ственной реакции. И в этом гг. Нильские усматривают «единственно револю ­ ционное»! Да, они правы, это «революционно», но лишь в одном Смысле: это контрреволюционно. IV В заключение мне хочется остановиться еще на одном во ­ просе. При всякой общественной реакции, сопровождавшейся литературной реакцией (так было в 80-е годы, так и теперь), новейшее течение упрекало предшествовавшее в «тенденциоз ­ ности». Фактически получалось, что литература тенденциозна тогда, когда сквозь художественное произведение просвечивает какая-либо общественная идея. Не тенденциозна же она, то есть чисто художественна, тогда, когда она свободна от всяких об ­ щественных интересов и идей. Едва ли нужно говорить, что это деление нелепо. Тургенев был бесспорный художник, а между тем он был весьма тенден ­ циозен. Едва ли есть в нашей литературе более тенденциозный писатель, чем Достоевский. А Лев Толстой? Тенденциозность живет не в романе, а в самом писателе. И если у него есть за душой хоть малейший интерес к общественности — он уже тенденциозен. Другое дело, если беллетристическая форма при ­ меняется для популяризации идеи и программы, как, например, у Омулевского, Мордовцева и других. Но здесь мы имеем дело просто с нехудожественной литературой. Художник претворяет в своем произведении кусок жизни, действительной или воображаемой, и его личное «я», которое является канвой творчества, окрашивает все произведение в тот субъективный цвет, который и указывает «тенденцию» автора. 292