Тропинин

другой же день . 20 сентебря 1828 года , Тронишш был едино- гласно избран в «назначенные» .о чем ему сообщил Щукин пись- мом от 28 сентября, Повидимому, рассказ Рамазанова о том. что в Академии усумнилиоь к подлинности его картин (будто бы Вариек объявил портрет Скотникова своей работой) , ни на чем не основан; то , что Троніінііііу пришлось выполнить программу, назначенную Академией на звание академика (портрет Леберехта ) , было обычным академическим порядком. Для написания этого портрета Тропинки приехал и Петербург в инваре 1824 года ; осенью он и получил за него «академика». Петербург не пленил нашего художника: холодный, чи- новничий город был ему не по-нутру; при первой возможности он бежал оттуда в Москву. Последней каплей, переполнившей его терпенье, был случай с одним знатным заказчиком, Меч- никовым; когда Тропинки пришел к нему, но его приглашению, писать с него портрет, оказалось, что он еще спит , и ху- дожнику предложили дожидаться его пробуждения. Видимо долгие годы вынужденного терпения (у Моркова) сделали его теперь особенно чувствительным к таким оскорблениям: и тот же день он уехал и Москву , бросив все выгодные заказы и даже не взяв медалей, которые хранились для него и Ака- демии. Привязанность Тронинина к .Москве отчасти объяс- няется его усталостью от подневольной жизни: здесь можно было жить уединенно и вести совершенно частную жизнь. После своего освобождении Тропинпн отклонял всякие предложения официальной службы, говоря: «Вс е я был под началом, да опять придется подчиняться; то Оленину. то тому , то другому. . . Нет . в Москву» . Как ни тяжело было положение Тронинина в крепостной неволе, однако он сумел сохранить душевную яснос т ь : и по автопортретам, и по характеру его живописи видно, что он, несомненно, был оптимистом; недаром особым признаком его работ, так сказать , почти паспортом их , служит благодушная улыбка . Конечно, это было возможно лишь при очень глу- бокой резиньяции.