Tatlin News #83 Кто счастлив, тот и прав

вый статус – русского инженерного театра. Как это произошло? – Это нельзя назвать переходом, просто па- раллельно мы также производили своим кружком разные акции, которые были очень популярны в конце 80-х – начале 90-х. Поми- мо перформансов мы занимались живопи- сью, снимали кино, создавали инсталляции, сотрудничали с детскими изданиями, для ко- торых делали иллюстрации. И, собственно, для каждого вида деятельности мы придумы- вали себе разные смешные названия, то есть нам скорее хотелось самих себя позабавить. Из всех этих множеств названий «АХЕ» закре- пилось и сохранилось на последующие годы как самое короткое и понятное словосочета- ние. Ну, а русский инженерный театр – рас- ширение, которое случилось, когда мы нача- ли путешествовать по разным театральным фестивалям и вышли на «настоящую» сцену. На самом деле, это может быть связано с тем, что существует такое выражение как «инже- неры человеческих душ». А еще есть русский инженер, который всегда представляется эда- ким благородным, умным, начитанным юно- шей с усами. – В одном из ваших описаний сказано, что «АХЕ» – это форма бессловесного те- атра, который считает текст объектом и представляет собой вызов театральным условностям. О каких условностях идет речь? – Классический театр немыслим в отры- ве от условностей, ведь в ином случае он становится документальным. Впро- чем, многие театры как раз к этому сей- час и приходят на почве вербатима. Ска- жем так: мы, наоборот, не бросаем вызов условностям, а пытаемся создать очень повышенную театральную условность, то есть заставить поверить смотрящего в черный кабинет – только так он смо- жет внезапно оказаться на облаке, прова- литься под землю. Я думаю, что зрительские чув- ства перевернутся только в том случае, если будет применено какое-то воздействие на психику или оптику – это как раз и есть та самая театральная услов- ность. То есть она переносит вас во времени, в пространстве, пока вы сидите на стуле в зале. – Ваш театр начинался с перформансов, которые могли длиться 4 часа. По словам очевидцев, многим приходилось испы- тывать настоящий дискомфорт. Выходит, что в начале пути вы о публике не думали? Какие отношения со зрителем вас связыва- ют сегодня?

спектакль «Монохром». Фото 2013

– Действительно, в то время мы декларирова- ли такое понятие, как «дискретный зритель», и не заботились о том, чтобы он заранее узна- вал о событии – в то время мы не выпуска- ли никаких афиш. Получалось так, что слу- чайные прохожие становились зрителями – останавливались и смотрели. Мы ни к чему конкретному зрителя не привязывали – ни ко времени, ни к смыслам. Тот, кому это было интересно, оставался, а тот, кто торо- пился куда-то по делам, продолжал торопить- ся и дальше. Но сейчас, находясь в пределах театра, где есть сцена, своя система зрителей и продажи билетов, приходится больше раз- мышлять о формате представления. Хотя в со- временной театральной практике все чаще можно наблюдать использование долгих по- казов. – В одном из интервью вы как-то обмолви- лись о том, что ваш театр создан из первоэ- лементов. Что это значит? – Это огонь, земля, воздух и вода. Думаю, из этих 4-х элементов можно набрать любую картину – живую или мертвую.

Ведь, знаете, мертвая картина – это натюрморт, а живая карти- на – это перформанс. – Но в последнее время вы также обра- щаетесь и к современным элементам – до- статочно вспомнить постановку «Депо- гениальные заблуждения», где был ис- пользован 3D-видеомеппинг, или же ваш совместный проект с Александринским те- атром. Не противоречит ли это первоосно- вам, о которых вы говорите? – Все это отлично сочетается друг с другом, мы пришли ко всему постепенно. Шли-шли, смотрим – технологии новые, и мы их под- хватили. А за первоэлементами и ходить не надо – они вокруг нас. – Нередко можно услышать, как ваш театр называют «вариантным», то есть основан- ным на свободной компиляции совершен- но разных смыслов. Насколько вам инте- ресен этот разрыв между версиями, кото- рые для себя конструируют зрители?

– Это одна из самых интересных задач для нас – заставить зрителя думать сво- ей головой, привлечь его к соавторству. Возбуждая работу ума, зритель и сам становится художником. Раньше мы называли это показом пустых коробок, наполнени-

«Вообще-то АХЕ – это большая команда, и спектакли у них быва- ют многонаселенные, я такие очень люблю. Но понятно, что тут главные сочиняльщики, актеры и режиссеры–Макс и Паша. И эта пара очень давно работающих вместе и совершенно непо- хожих персонажей изумляет меня постоянно. Они имеют дело с визуальным театром, но в отличие от других «визуальщиков» не строят красоту на сцене, а превращают каждый элемент своего театра в эдакий иероглиф. Таким образом они создают целый язык, свой собственный, ни на какой другой не похожий, а скорее напоминающийшифр. И, собственно, то, как мы, зрите- ли, подключаемся к их «сообщению», можем лимы его для себя дешифровать (правильно или нет, не имеет значения, я думаю, что правильного и не бывает), и определяет, складываются у нас

ДИНА ГОДЕР театральный критик, преподаватель ШКЖ, ФОНД «ПРО АРТЕ» Россия, Москва

с АХЕ отношения или нет, любиммы их или нет. Я люблю. Кстати, недавно узнала, что даже самиМакс и Паша по-разному понимают свои спектакли. Они знатныешифровальщики».

ТАТLIN NEWS 2 . 83 . 142 2015

35

INTERVIEW