TATLIN NEWS #77

Самый строгий критик – это, однозначно, мама. Добиться от нее похвалы – чрезвычайно сложно. Мама – филолог, профессор, специалист в области стилистики, так что я от нее всякого наслушалась. В принципе, с такими родственниками и критики не нужны

– Какие качественные изменения проис- ходят с твоей прозой, отслеживаешь ли ты эти моменты? – Думаю, я стала писать иначе после того, как в моей жизни произошло одно за другим сразу несколько печальных событий. Но я во- обще после этого изменилась – и другая про- за это всего лишь одна часть общих измене- ний. Если честно, я об этом не очень-то думаю. Пусть эти моменты отслеживают критики. – Расскажи немного о своей писатель- ской «кухне». Как приходит замысел произ- ведения, как ты над ним работаешь, каков, наконец, твой «производственный» режим? – Иногда я получаю идеи «на блюдечке» – они приходят готовыми, причесанными, бери да пиши. Иногда вдруг происходит нечто – жизненная ситуация, случайная история, слово или чувство, которое пробуждает воспоминания – и я понимаю, что могла бы об этом рассказать и хочу это сделать. Это относится к рассказам, с романами все иначе. Для них нужно крупное, серьезное переживание, новая идея, по-настоящему интересная, сложная история. Романы пишу подолгу, года два-три, бывает, и больше. Рассказы идут попутно, а еще я вдруг снова полюбила писать повести. Работаю поздними вечерами, когда все уже спят. Пишу понем- ногу, но каждый день, включая поездки, вы- ходные и праздники. Сейчас пытаюсь отучить себя от излишней усидчивости, мне кажется, я перестаралась с ежедневным послушанием, и качество текста стало уступать количеству. Очень сложное оказалось дело – выгнать себя из-за письменного стола. В какой-то мо- мент я осознала, что снова сижу и пишу главу, хотя обещала себе совсем другое занятие. Когда текст завершен, я обязательно убираю его с глаз долой минимум на месяц – после «вылеживания» в нем всплывут все неточно- сти, ошибки и шероховатости, которые невоз- можно увидеть в свежем, еще не остывшем варианте. Наконец, я подолгу правлю готовое сочинение, часто – в верстке. Я сама – редак- тор, и знаю что пристрастность еще никому не повредила.

– Какие литературные премии и награды тебе особенно дороги и почему? – У меня одна-единственная серьезная награда – диплом итальянской литературной премии Lo Stellato, которую присуждают за лучший рассказ года. Вот она, наверное, мне и дорога особенно – потому что других нет! Были шорт-листы «Большой книги», пре- мии имени Белкина, премии имени Казакова, но это просто список финалистов. Такое может случиться с каждым. Хотя «Большой книгой», конечно, горжусь – это не хухры- мухры. Главной своей премией я считаю при- знание читателей – я часто получаю отклики, которые доставляют мне много радости. Кроме того, высоко ценю добрые слова коллег-писателей – когда твои сочинения хвалят Алексей Иванов и Леонид Юзефович, это дороже иных премий. – Каким было твое первое, самое силь- ное литературное переживание? И какими они были у твоих детей? В чем разница? – Я научилась чтению трех лет отроду. Самое первое впечатление не помню – мне кажется, я умела читать всегда. Первая любовь – это, конечно, «Три мушкетера» изда- тельства «Жазушы». Мне было пять или шесть лет, и я в ней просто жила, в этой книге. Ничего больше не нужно было – только бы не отбирали книжку. Такой силы пережи- вания с тех пор, наверное, больше не было. Про детей говорить сложнее – они слишком разные, у каждого – свое. Старший, навер- ное, назвал бы какой-то из романов Стивена Кинга. Средний, возможно, Лавкрафта. А ма- ленький – «Гарри Поттера». – С твоей точки зрения правомерно ли разделение прозы на «мужскую» и «жен- скую»? Обижает ли тебя, когда твои тексты относят к категории «женских»? – Обижаться можно сколько угодно, но так было и будет всегда. Мне кажется, этот аргумент возникает тогда, когда при- драться больше не к чему. Героиня женщи- на – ах, роман женский! Но ведь тогда и «Анна Каренина» – женский роман, и «Мадам Бо- вари». Если имеется в виду письмо женское

средств художественной выразительности, интерпретациями и прочими важными вещами. Определение дать могу, но опять-таки не уверена, что скажу что-то новое. Лю- бовь – это самое нерациональное из всех человеческих чувств. Она бывает неудобной, как тесная обувь, она заставляет страдать, как тяжелая болезнь. И она меняет жизнь человека на «до» и «после», это правда. – Есть такое ощущение, что тебя гораздо лучше принимает московская литературная тусовка, не в пример местной. Или это толь- ко кажется? – Нет, не кажется. Но я вообще вне тусов- ки. – Являешься ли ты членом одного из Со- юза писателей, и если нет – то почему? Твое отношение к любым творческим союзам вообще? – Я уже десяток лет состою в одном из союзов – том, где Ройзман и Коляда. Несколько раз была на заседаниях, но так и не поняла, зачем мне это нужно. Все это – пустая трата времени. Потешить самолюбие можно и другими способами. Хотя люди в на- шем Союзе – вполне симпатичные, и никаких претензий у меня к ним нет. Наверное, мне сложно понять, зачем нужно объединяться по профессиональному признаку. – Твой брат – Андрей Матвеев – тоже до- статочно известный писатель, получается тяга к этому роду занятий – нечто наслед- ственное? – Да, я верю в то, что способности к пи- сательству передаются по наследству. Наша с Андреем бабушка, Ксения Михайловна Лёвшина, обладала несомненным литератур- ным даром. Моя (и только моя) мама – Тамара Вячеславовна Матвеева – тоже словесно одаренный человек, жаль, что она не сделала сочинительство своей профессией. Наш отец, Александр Константинович Матвеев, был автором многих научно-популярных книг по топонимике Урала – они читаются как де- тективы! Ну и мой старший сын, как я уже говорила, тоже пописывает.

ТАТLIN NEWS 5|77|125 2013

125

POSITION