TATLIN NEWS #69

Интуиция позволяет мне избежать рутины в процессе создания проекта. Я стараюсь не лимитировать себя заданием заказчика. Мне необходимо знать, чего хочет от меня заказчик, но я не хочу знать то, чего он от меня ожидает

проектов Тадао Андо. Мне нравится высокий уровень точности в его деталях, а также дис- циплина и поэтичность его пространств. – Значит, вам не пришлись по душе ра- боты профессоров, у которых вы учились в Колумбийском университете, к примеру, Захи Хадид? – Это совсем другая архитектура. Она весь- ма эффектна, но я работаю совсем иначе. Мне кажется, что Хадид выполняет проекты на грани фетишизма. Я же совсем не стараюсь отделывать свои рисунки. Они концепту- альные и быстрые. По-моему, чрезмерное внимание к собственным рисункам уводит от самого главного. Я здесь вовсе не для того, чтобы рисовать. Я здесь, чтобы строить. – А кого вы цените больше других из предыдущих поколений архитекторов? – Мне очень близки проекты Корбюзье, но по другим причинам. Его монастырь Ла-Туретт изобилует поэтичными деталями. К примеру, оконные проемы, построенные неквалифицированными монахами, – они красивы именно потому, что лишены точ- ности. Красота многих его проектов именно в этом – его здания могут быть грубыми и неточными. Мои собственные здания очень выверенные и точные, но я бы хотел инкор-

я услышал его понимание важности модер- нистского проекта и того, что модернизм – это не только эстетика редуцирования. Это важный и долгосрочный проект, который нельзя просто так забросить. В сочетании с интересом Фрэмптона к региональной культуре, месту, критическому анализу все это имело существенное влияние на меня. Поэтому, вернувшись в Сидней, я окончил университет, стажировался некоторое время в бюро и, выиграв стипендию на продол- жение учебы, отправился в Нью-Йорк и по- ступил в Колумбийский университет, где стал студентом профессора Фрэмптона. – Вы не почитали ни постмодернистов, ни деконструктивистов, доминировавших в архитектурных дискуссиях, когда вы были студентом. А кто же тогда были вашими ге- роями? – Мне были интересны проекты Ренцо Пьяно. В его архитектуре хай-тека я распо- знал высочайший уровень мастерства, при- сущий его проектам, и особенно ощущение ручной работы и утонченная чувственность в подборе наиболее органичных материалов. Меня восхищает, что в его проектах всегда находится место природе. Также, побывав в Японии, я стал большим поклонником

Школа бизнеса в Оклендском университете, Окленд, Новая Зеландия. Фото © John Gollings

как мне кажется, заключается в том, чтобы устранить конфликт человека с природой. Ведь мы постоянно от нее отчуждаемся. Мое первоначальное побуждение заняться архитектурой было связано именно с ощу- щением, что существуют пути примирения архитектуры с природой. «Дом над водопа- дом» убедил меня, что это возможно. – В то время, когда вы путешествовали по Европе – в конце 80-х – постмодернизм все еще имел сильное влияние на архитек- торов. Как вы восприняли это движение? – Мне оно не было понятно. Мне интерес- на глубина архитектуры, а не ее образ. Суть не в бумажных образах, а в физическом опыте и взаимоотношениях, как между различными архитектурными элементами, так и внешним окружением. Поэтому постмодернистские де- баты казались мне слишком вычурными, хоть и весьма модными на тот момент. Но мне это было неинтересно. Я не видел в этом никакой ценности. То же самое несколько лет спустя произошло с деконструктивизмом. Для меня это было очередной модой, хотя и выра- жаемой авангардной риторикой. В то время голос историка Кеннета Фрэмптона оказался для меня внятным и убедительным. В его пу- бликациях и книгах, таких как «Современная архитектура и критическое настоящее»,

Оклендская галерея искусств, Окленд, Новая Зеландия. Фото © patrick reynolds

70 татLIN news 3|69|107 2012

naMe