TATLIN NEWS #58

«Смерть – это тоже, кстати, всегда страшно, от- того и весело, потому что, по детскому восприя- тию, все, что весело – немного страшно»

спектаклями, которые в тот момент ставят- ся. «Дальше тишина» – «Гамлет», «Нас двое» – «Амиго». В песнях я обычно иду от музы- ки, сперва музыка ребят, а потом мой текст. Хотя моя бы воля – «Курара» была бы чи- сто инструментальной группой. До сих пор удивляюсь, как Юре удается из пары нот сложить что-то большее, чем музыка. – Профессиональная деформация тебе зна- кома? – Знакома, в свое время столкнулся, сла- ва богу, не глубоко. Мне приходилось вести беспонтовые программы и стрип-шоу, сни- маться в рекламе и дурацких сериалах. Я ви- дел эту тонкую грань: еще бы чуть-чуть – и засосало. Но мое внутреннее здоровье не позволяет этим заниматься – я начинаю бо- леть. Однажды я раз и навсегда объяснил себе, что не стоит быть на чужом месте. Я вел тогда программу в кафе «Жемчужина», был день ВДВ, надо было легко и просто де- лать связки между номерами. А в тот период у меня уже начиналась какая-то параллель- ная жизнь: Коляда поставил в Драме «Уйди- уйди», «Куриную слепоту», мы с ребятами записали первые треки. А я стою на сцене в этой дурацкой «Жемчужине». И вдруг как огонек пробежал – я подумал: а что я здесь вообще делаю? И вместо непринужденной беседы со зрителем, на которую меня нани- мали, я, достаточно выпив для храбрости, просто начал говорить без всякой интона- ции: «Балет «Крылья», самая горячая штуч- ка Марина, веселые ребята ХЗ». Артисты не успевали переодеваться, я думал, меня про- сто убьют физически, причем, вдвшники. Но, как ни странно, в тот вечер мне повезло – им было все равно. И мне захотелось оказать- ся за их столиком и делать, то, что они дела- ют. Они умеют воевать, я умею понимать. И с того дня, несмотря на то, что я был весь в долгах, как в шелках, я завязал со странны- ми заработками. Сказал всем своим креди- торам, что не отдам им деньги, пока не при- дет время. А через год получил Губернатор- скую премию за спектакль Коляды «Мадам Роза» и раздал все свои долги.

смотря на то, что исходит от импульса, у него есть свой внутренний фильтр. Через этот фильтр может пройти все, что угодно: Пугачева, Чехов, Сердючка, поэт Борис Ры- жий и сосед по даче Мишка. При этом он «не сотворил себе кумира», идолопоклон- ничество у него отсутствует. – А какой театр ты бы сам сделал? – Я бы, как Мамонов, наверное, выходил играл бы музыку. Вряд ли кого-нибудь при- влекал, может быть. – С каким архитектурным зданием ты бы себя сравнил? – Я нормальный такой бревенчатый тре- угольный домик. Дерево, вообще, мой фе- тиш. Я люблю всякие штуки из дерева, сте- ны бревенчатые. Мне кажется, это хорошо. – Наиболее адекватный для тебя способ взаимодействия с пространством и формой? – Вся моя эволюция в этом и заключа- ется, чтобы абсолютно слиться с простран- ством, чтобы не возникало вопроса, где я, а где пространство. Оно и есть я, и на се- годняшний день, да и вообще в последнее время, пространство меня радует. Это и внешняя картинка – город, природа, другие города, люди, которых я знаю хорошо и ко- торых вижу мельком. Я как будто кино смо- трю грандиозное. Все это пространство – и моя задача просто заполнить его, что я и делаю в моих ролях в театре и в группе «Ку- рара». – Что служит материалом для творчества? – Жизненные ситуации, то, что сейчас вокруг, и то, что со мной происходит. Ино- гда все так странно совпадает. Скинулся с крыши мой друг, а мы как раз стали ставить «Землемера», где много есть об этом. Перед «Гамлетом» за два дня я выбил палец, при- шлось лежать дома, и совершенно случай- но я посмотрел всего Пазолини, по внутрен- нему ощущению к нашему спектаклю близ- кого. Во время «Трамвая» читал Ницше. За несколько дней до премьеры «Башмачки- на» умер мой брат. – А в песнях? – Они всегда очень взаимосвязаны со

– Твои последние приоритеты? – Лев Толстой, Владимир Набоков, две екатеринбургские музыкальные группы – «Городок чекистов» и «Четыре позиции Бру- но». А еще художник – Олег Григоров, кото- рый сейчас лежит в дурке, в Сосновом бору. Его работы выставляла галерея «Краски души», на меня они производят впечатле- ние, сопоставимое с Брейгелем и Босхом. Смотришь на них – тебе и страшно, и весе- ло. Толстой сказал: «В России весело, но не смешно, во Франции смешно, но не весело». Смерть – это тоже, кстати, всегда страш- но, оттого и весело, потому что, по детско- му восприятию, все, что весело – немного страшно. Я несколько дней назад песню на- писал, там есть такие слова: «Любят дети море и войну». – А войну-то почему? – Любимые фильмы детей – про войну, потому что там весело и страшно. Весело, потому что герои все равно выпутывают- ся из разных ситуаций. А страшно оттого, что все равно не хотелось бы туда попасть. Страшно и весело – основа всего искус- ства. Дети начинают с крови, клятвы на кро- ви, драки до первой крови, коленки сби- тые, все начинается с крови. И мы все, кто этим искусством занимается, делая вещь, проходим-вспоминаем все эти детские впе- чатления: удар, кровь, боль и радость от того, что все прошло. Я около года не писал тексты, а вчера написал про то, что все хо- рошо. Не прошло и тридцати трех лет.

88

ТАТLIN news 4|58|86 2010

position