Студия импрессионистов

Сказанное—ступени къ совершенной драм ѣ —монодрам ѣ . Монодрамой я называю такого рода драматическое представленіе, которое, стремясь наибол ѣ е полно сообщить зрителю душевное состои- т е д ѣ йствующаго, являетъ на сцен ѣ окружающій его міръ такимъ, какимъ онъ воспринимается д ѣ йствующимъ въ любой моментъ его сценическаго бытія. Вм ѣ сто старой, несовершенной, я предлагаю архитектонику драмы на принцип ѣ сценическаго тожества ея съ пред- ставленіемъ д ѣ йствующаго. Превращеніе театральнаго зр ѣ лища въ драму обусловливаем пере- живаніе, заражающій характеръ котораго, вызывая во мн ѣ сопережи- ваніе, обращаетъ въ моментъ сценическаго акта чуждую мн ѣ драму въ „ мою драму". Сценическія средства выраженія драматическаго переживанія сво- дятся, какъ мы знаемъ, прежде всего къ словамъ; но недоувлетвори- тельность этого средства почти что очевидна: тотъ, кто прилежно кон- тролировалъ себя въ партер ѣ театра, признаетъ, что мы слушаемъ больше глазами, ч ѣ мъ ушами; и это, по моему, въ природ ѣ театра. Какъ г о в о р им Пшибышевскій, „н ѣ тъ никакой возможности выра- жаться словами". Остаются жесты, художественно-выразительная жести- куляція, языкъ движеній, общій у вс ѣ хъ челов ѣ ческихъ расъ, мимика въ обширномъ смысл ѣ этого слова, т. е. искусство воспроизведенія своимъ собственнымъ т ѣ ломъ движеній, выражающихъ наши волненія и чувства. Шарль Оберъ справедливо зам ѣ чаетъ, что мимика по пре- имуществу является основнымъ элементомъ театра, такъ какъ она пред- ставляем собою д ѣ йствіе, т. е. часть наибол ѣ е ясную, наибол ѣ е про- изводящую впечатл ѣ ніе и наибол ѣ е заразительную на томъ основаніи, что зритель, видящій въ мимическомъ изображеніи бол ѣ е или мен ѣ е глубокое волненіе, побуждается, въ силу закона подражательности, разд ѣ лять и ощущать то же волненіе, признаки котораго онъ видитъ. А это посл ѣ днее обстоятельство самое существенное въ театр ѣ , такъ какъ, обусловливая сопереживаніе съ д ѣ йствующимъ, оно устанавливаем т ѣ мъ самымъ обращеніе „чуждой мн ѣ драмы" въ „ мою драму". Но и это могучее средство общенія сцены со зрительнымъ заломъ ограни- чено, какъ намъ изв ѣ стно, въ своемъ могуществ ѣ . И вотъ мы видимъ произведенія, въ которыхъ драматургъ, не будучи въ состояніи положиться на мимическое искусство артиста, добавляетъ въ изв ѣ стныхъ случаяхъ къ словамъ величайшей экспрессы и обстоятельной ремарк ѣ для мимики главнаго д ѣ йствующаго, и самый предметъ, какъ причину данныхъ словъ и данной мимики, во всей яркости его сценическаго олицетворенія. Такъ, въ ц ѣ ломъ ряд ѣ драмъ, какъ классическихъ, такъ и новыхъ, чувство ужаса внушается иногда зрителю не только словесной и мимической его передачей, но и пред- ставленіемъ самого предмета этого ужаса, наприм ѣ ръ, призрака, при- вид ѣ нія, того или другого образа галлюцинаціи. Разсчетъ драматурга тутъ ясенъ; чтобы зритель пережилъ въ данный моментъ приблизи- тельно то-же, что и д ѣ йствующее лицо, надо, чтобы онъ вид ѣ лъ тоже самое.