Старый Петербург. Петропавловская крепость

— 96 — никаких сношений, ни личных, ни письменных, даже с самыми близкими родственниками, арестант умирал для всего мира. Здесь не было никакого закона, êðîì? монаршей волн, и тюрьму эту посещал только царь, ' шеф жандармов и комендант крепости. К этой характеристике Алексеевского равелина нужно добавить и следующее. Мирский, один из узников равелина, увезенный впоследствии в Сибирь, сказал в разговоре с Доктором: когда меня увезут в Сибирь .. . ноВильмс (такая была фамилия доктора) не дал ему докончить, захохотал и сказал: ^Я. старик, и голова у меня тут поседела на службе, а не помню, чтобы Отсюда куда нибудь увозили иначе, как на кладбище • или в сумасшедший дом> 172 ). Приведем прежде всего описание, как попадала в Але ксеевский равелин. Существуют два рассказа, Фроленко и "Поли ванова, каждый из них дополняет друг друга. Фроленко в своем очерке «Милость» писал следующее 173): «В пятницу 15 марта ночью, слышу, сквозь сон громыхает дверь, ктото вошел. Не усаел я раскрыть глаза, как слышу обычное: «В комиссию! > Поднимаюсь; у кровати стоят унтера, кладут одежду. Спешу одеться и. не запахнувшись, бегу скорей в комиссию, которая была вне Трубец кого бастиона. 'Іемнота у входа, мрак на лестнице вызывают во мне смутное недоумение... Поднимаюсь наверх, там стоит на площадке Соколов; дверь в комнату допросов и свиданий заперта... «За мной!» слышу резкое шипение Соколова, как только поднялся я на верхнюю площадку. Налево оказалась дверь, а за нею спуск на улицу. Лампакоптилка бросала тусклый свет. Дверь на улицу была открыта, и там виднелась мрачная питерская ночь... Можно было п думать, что спускаешься в подземелье. Соколов был впереди один. Выйдя на улицу, охваченный темно тою, я слегка задержал шаги,—и в тот же момент две невидимые руки подхватили меня под руки сзади, и мы повернули налево. Соколов даже не обернулся, так был уверен в ловкости своих агентов. Жандармы стояли, верно, у входных дверей, но я их не заметил. Мы пошли между Монетным двором и Трубецким бастионом. Далее дорогу перегородила стена своротами; за ними чернели налево другие ворота в Алексеевский равелин. Здесь нас, как будто, не ожидали. Открылась калитка, и мы вошли под своды крепостной стены; вдали виднелась вода, ближе чтото темное, точно берег, и на нем мерцал огонек. «Топить ведут! я мелькнуло инстинктивно в голове. Но с этой перспективой я, помню, както удивительно скоро примирился... Ну, что ж, пускай и топят! И в то же время почувствовал, что при выходе изпод ворот на меня пахнул холодный, сырой ветер с Невы, я убоялся простудиться. Торопясь на свидание, я не успел, как следует, застегнуться. Когда жандармы подхватили меня под руки, они еще более распахнули мне грудь, но в глухой уличке,' защищен­