Старый Петербург. Петропавловская крепость

— 124 — Сама смерть тогда не казалась такой тяжелой, ужасной. Но так давила эта тишина, эта полная отчужденность от мира, от живых людей. Завели человека в пустыню, в непроходимый лес и бро сили... Напрасно всматривается он вдаль, кругом нет ни души! Жуть и страх невольно охватывают душу...» Еще драматичнее рассказы Поливанова о смерти его соседа Колодкевича 202). «21 июля я поздравил Колодкевича с днем рождения и поже лал ему много, много хорошего, между прочим, чтоб на следующий год мы могли праздновать этот день на воле.—«О, если б вы были пророком!»—ответил он и, сердечно поблагодарив меня, сказал, что ему очень бы хотелось, выйдя на волю, прокатиться со мной по всей Волге вплоть до Астрахани, потому что он никогда не видал Волги. Очень мило и задушевно поболтали мы с ним, но на следующий день я заметил по стуку его костылей, что он ходит и мало и плохо, а вечером он меня огорчил тем, что, по его выражению, снова у него ноги начали «дурить»; на следующий день он уже не мог вставать с постели, и в течение дня доктор приходил к нему два раза. Утром на третий день Колодкевич умер тихо, без всяких стонов — словно заснул и не проснулся. Все эти дни я с напряженным вниманием прислушивался ко. всему, что делалось в камере, и каждое утро я обязательно при кладывал ухо к стене, улавливая каждый стук, каждый шорох. В это утро к нему вошли—и наступила тишина. Из камеры ничего не выносили, на стол ничего не ставили. Послышались только шаги одвого человека—Соколова—подошедшею к кровати и молча отошедшего. Я просто затрясся от волнения, которое еще более усилилось, когда вошли ко мне, и я увидел в лице Соколова какое то смущение, какой то проблеск человеческого чувства; он смотрел растерянно и избегал встречаться со мной глазами. Я стал наблюдать за коридором, постоянно также подходил к стене; минут через 20 я услышал знакомую походку доктора, который вместе с Соколовым ъошел в № 16. Пробыли там они недолго и молча ушли. Словом, повторилось то, что было при смерти Баранникова: точно так же привели солдат, которые унесли тело, затем камеру убрали, вынесли из нее все, судя по стукам, кроме мебели. За обедом туда унтера не заходили. Странно, что, несмотря на всю несомненность ужасного факта, я питал какуюто безумную надежду, что я ошибся, что все это мне послышалось. Я несколько раз в течение дня подходил к стене и выстукивал все громче и громче: «Николай, Николай!» •Не получая ответа, я начинал его умолять, чтоб он, если не может подойти к стене, сделал бы какойнибудь знак: ударил бы кружкой по столу, стукнул бы в пол костылем, и, прождавши

I