Старый Петербург. Петропавловская крепость

— 118 — цветна, пуста, бессодержательна; но недостаток внешних впеча тлений с избытком пополнялся испытаниями и переживаниями того материала, который давала тюрьма. Мы жили интенсивно, находясь в состоянии кипения, прерываемого только изнеможе нием. В этом и состоял трагизм нашего положения. В минуту же отдыха оставалось жить воспоминаниями, чисто созерцательною жизнью, одурманиваться мечтаниями; или, спасая свою душу от безумия, взять на себя большую работу и погрузиться в нее; создать себе особый идеальный, теоретически построенный мир— выделить из себя защитительную оболочку и переживать умо зрения, теории, гипотезы, как единственное содержание жизни. Но уйіи в этот мир было невозможно. Каждый день страшная действительность разрушала эту иллюзию. Постоянные' столкно вения, неприятные объяснения, неизбежное участие всех в схватке, где бы она ни возникла, так как нас связывало товарищество, общий враг и общая доля, вечное тревожное состояние, невы носимые стеснения н невозможность помириться с порядками — вот какой материал для жизни давала тюрьма». Это так сказать лейтмотив. А вот детали 193 ): «Как часто я удивлялся в тюрьме живости и точности воспоминаний. В таких условиях, когда будущего у человека нет, или, по крайней мере, оно таково, что лучше уже о нем и не думать, настоящее же, с одной стороны —таало дает пищи уму и сердцу, так бедно впе чатлениями, а с другой — впечатления эти такого сорта, что иной раз приходит в голову желание навсегда избавиться от подобных, даже пожалуй, каких бы то ни было впечатлений — прошлое зато захватывает все сильнее и сильнее; вспоминается все то, что на воле — среди быстро меняющихся впечатлений, массы забот и хлопот, наполняющих жизнь революционера — совсем как будто забывается; но это только кажется. Прошлое не умирает, а лишь скрывается глубоко глубоко в самых сокро ведных тайниках души, и когда человек обращается к нему, словно повинуясь какойто властной силе, встаем оно яркое, реаль ное, полное жизни, и снова струны души звучат то грустно, та радостно, и снова переживаешь то, что, казалось, уже умерло, забыто и никогда не вернется более». Отсюда понятно и следующее 196): <Вечером я свободен от всяких волнений и ожиданий, знаю, что до утра ко мне никто не зайдет — и тогда я не чувствовал себя одиноким, нет, ото всюду — из Якутской тайги и Женевы, из студенческой квар тиры на Петербургской стороне и карийской тюрьмы, наконец, из этих окружающих меня гробов Петропавловской крепости — отовсюду я слышу слово горячей любви, привета, участия. Милые, дорогие лица обступают меня толпой, и я чувствую, как сильна соединяющая нас связь, которой не в силах порвать все тюрем­