Лекции по эстетике. Книга первая

70 ВВЕДЕНИЕ единственно лишь формализму «я». Для других, правда, то мое проявление, в котором я обнаруживаю себя'для них, мо жет быть чем-то вызывающим к себе серьезное отношение, так как они принимают меня за человека, который на самом деле заботится о самой сути, самом предмете, но они, эти жалкие, ограниченные субъекты, не обладающие надлежащим органом для восприятия моей высокой точки зрения и не могущие поэтому возвыситься до нее, лишь обмануты этой творимой мною видимостью. Благодаря этому я обнаруживал, что не каждый так свободен (т. е. формально свободен), как я, что не каждый способен во всем, что для других людей обладает ценностью, достойно и свято, видеть лишь продукт своего капризного могущества, которое дает ему возможность признавать или не признавать это содержание, допускать или не допускать, чтобы оно определяло ' его и наполняло его со бою. И вот эта виртуозность иронически артистической жиз ни постигает себя как некую божественную гениальность, для которой все и вся являются лишь беосущностпой тварью, ко торой не связывает себя знающий себя свободным от всего, свободный творец, так как он может ее и творить и уничто жать. Кто стоит на этой точке зрения божественной гениаль ности, тот смотрит с презрением, сверху вниз на всех других людей, которые объявляются им ’ ограниченными и плоскими, поскольку для них право, нравственность и т. п. являются неизменными, обязательными и существенными. Таким обра зом, человек, живущий как художник, завязывает, правда, отношения с другими людьми, живет с друзьями, возлюблен ными и т. д., однако, так как ой гений, то эти его отношения с окружающей его действительностью, его связи как со сво ими особенными поступками, так и с самим по себе всеобщим являются для него вместе с тем чем-то ничтожным, и он относится к ним иронически. Таков ' общий смысл этой гениальной, божественной иронии как той концентрации «.я» в себе, для которой распались, все узы и которая может жить лишь в блаженном состоянии на слаждения собою. Эту иронию изобрел господин Фридрих фон Шлегель, и многие другие болтали вслед за ним о ней или болтают о ней вновь теперь. Ближайшей формой этой отрицательной иронии является, с одной стороны, признание чем-то праздным всего фактиче ского, нравственного и в себе содержательного, признание нич тожным всего объективного и само по себе значимого. Если «я» остается на этой точке зрения, то все ему кажется нич тожным и праздным, все, кроме собственной субъективности, (которая вследствие этого сама становится пустой и ничтожно тщеславной. Но, с другой стороны, «я» может, наоборот, на- ; ходить ' себя неудовлетворенным этим самонаслаждением, так