Курс эстетики, или Наука изящного. Вторая часть

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ,

съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Цѳнсурный Комитетъ узаконенное число окзеипляровъ. С, Петербургъ, 25-го Сентября 1845 года. Цв в соря» Л. Никитенко.

ВЪ ТИПОГРАФІИ КОНСТАНТИНА ЖЕРПАКОВА. 1847.

КУРСЪ ЭСТЕТИКИ. В торая часть .

Переходъ идеала въ частныя формы, облекающія изящное въ искусствѣ,

В веденіе и раздѣленіе . Въпервой части мы говорили о переходѣ идеи изящ наго въ вещественное, что составляетъ идеалъ въ искус ствѣ. Какъ бы нибыли многочисленны и различны явленія, въ которыхъ идеалъ представляется нашему взору, всѣ они относятся только къ творчеству искусства, въ об щемъ и обширномъ смыслѣ. Идея изящнаго, сама по себѣ отрѣшенная, заклю чаетъ совокупность отдѣльныхъ стихій, существенныхъ моментовъ, непремѣнно требующихъ овеществленія. — Вотъ что мы называемъ вообще частными формами искусства. Формы суть самое развитіе идей, заключающихся въ понятіи идеала и выражаемыхъ искусствомъ во внѣшно сти. Потому, выраженіе не совершается отъ какого ни- будь внѣшняго дѣйствія, но собственною силою идеи; такъ что, въ совокупности частныхъ Формъ, представляе мыхъ намъ міромъ искусства, развивается только идея, на больше, ин меньше. Часть II. 1

— 2 - Далѣе — если Формы искусства имѣютъ свое на только въ идеѣ, ими олицетворяемой; то па оборотъ, тогда только истинна, когда обнаруживается въ Фор Равнымъ образомъ, съ каждою степенью развитія и ла во внѣшности, непосредственно соединена и в ственная Форма. — И такъ, необходимо разсмотрѣть хи развитія идеи, или развитія Формъ ее олицетво щихъ; потому что эти оба предмета тѣсно связаны м собою; совершенство идем, какъ основанія, fond, является совершенствомъ формы. Слѣдовател, — несовершенство артистической Ф обличаетъ себя въ несовершенствѣ идеи. Если, вос къ началу искусства, мы встрѣчаемъ Формы, несоот ствующія истинному идеалу; то такія произведеиіп н зя назвать, по понятію нашихъ временъ, недостаточн произведеніями искусства; онѣ ничего не выража или неспособны достигнуть идеи, которую должны ражать. Идея каждой эпохи, всегда свою Форму нахо приличною и вѣрною, — вотъ что мы называемъ час ми Формами искусства. Совершенство и несовершенство идеи состоитъ то въ степени относительной истины, принадлежащей мой идеѣ; ибо основаніе сперва должно быть ис но и развито въ себѣ и потомъ уже искать Форму в нѣ приличную. Въ этомъ отношеніи необходимо разсмотрѣть три вныя Формы искусства. 1) Символическая форма. Идея старается вполнѣ разиться въ искусствѣ и не можетъ; потому что она влеченна и неопредѣленна. — Она не въ силахъ соз себѣ внѣшнюю матерію, приличную своей истинной с ности; Феномены природы, событія жизни человѣчес для нея чуждый міръ; напрасно она силится выразит дѣйствительности смутныя и неопредѣленныя пон

— 3 — она портитъ Формы вещественнаго міра; вмѣсто того, что бы согласить, сочетать, слить идею и Форму, она только поверхностно и грубо сближаетъ ихъ. Въ этихъ двухъ предѣлахъ, сближенныхъ такимъ образомъ, является ихъ взаимная разнородность и несоразмѣрность. 2) Но идея, не можетъ, по своей природѣ, остаться от- влеченною и неопредѣленною; она, по своей сущности, есть начало свободной дѣятельности, и обнимаетъ себя, въ своей внѣшности, какъ духъ. Слѣдовательно, духъ, какъ свободный субъектъ, ограниченъ собою, и въ соб ственной сущности находитъ внѣшнюю Форму, прилич ную себѣ. Это единство, эта совершенная гармонія идеи съ ея внѣшнимъ проявленіемъ, составляетъ вторую Форму искусства — форму классическую. Впрочемъ, и въ атой Формѣ духъ ненаходпгъ своего олицетворенія; еиу нужна чистая духовность, внутренній міръ сознанія. Въ классической Формѣ, духъ являетъ ха рактеръ частный и опредѣленный; слѣдовательно свою несовершенную сторону. — Конечно, свободный субъектъ, представляемый классическимъ искусствомъ, имѣетъ видъ всеобщаго начала, но онъ еще опредѣленъ, ограниченъ, несвободенъ отъ конечнаго; ибо внѣшняя Форма, въ кото рую онъ облекается, есть частная, конечная, подобна всякой видимой Формѣ. Чтобы совершенно слились эти оба елемента, надобно ограничить самое основаніе. Впро чемъ, только ограниченный духъ и можетъ переходить во внѣшность, съ которою соединяясь, образуетъ нена рушимое единство. Въ классической Формѣ, искусство тогда достигаетъ своего совершенства, когда представитъ полную гармо нію идеи-недѣлимости духовной, — и Форыы-чувственной и тѣлесной вещественности. — Тогда изчезаетъ всякая вражда между двумя стихіями и уступаетъ мѣсто совер шенной гармоніи.

— 4 — 3) Но когда идея изящнаго, какъ отрѣшенный духъ, обнимаетъ себя, тогда олицетвореніе въ Формахъ внѣш няго міра, для пел не полно; только во внутреннемъ мірѣ сознанія, она, какъ духъ, находить свою реальность. И такъ, она сокрушаетъ это единство, составляющее осно ваніе классическаго искусства; это внутреннее единство идеи и ел проявленія оставляетъ міръ и удаляется въ себя; вотъ что составляетъ типъ романтической формы. Такъ какъ чувственное представленіе, съ своими образа ми изъ внѣшняго міра, не можетъ выразить свободную духовность, то Форма становится несвойственною, чуж дою для нихъ; такъ что романтическое искусство опять отдѣлитъ Форму отъ отъ основанія, совершенно вопреки символическому направленію. Кратко, символическое искусство ищетъ совершеннаго единства идеи и внѣшней Формы; классическое искусство находитъ его для смысла и воображенія, въ представленіи духовной недѣлимости; а искусство романтическое идетъ за предѣлы его, въ своей безграничной духовности, паря щей надъ Сферою видимаго міра.

ПЕРВОЕ ОТДѢЛЕНІЕ. С имволическая - форма искусства .

ВВЕДЕНІЕ Символъ вообще.

Символъ, въ нашемъ смыслъ, составляетъ начало искусства , какъ по своей идеи , такъ и по времени своего явленія въ исторіи; слѣдовательно онъ ни больше, ии меньше какъ предшественникъ. Онъ весь принадле житъ востоку, и чрезъ множество переходовъ, аналогій ведетъ насъ къ истинному овеществленію идеала, въ Фор мъ классической. И такъ, мы должны отличать символъ собственно, какъ типъ понятій и представленій искусства въ эту эпоху, отъ сниврла представляющаго внъшнюю и подчиненную Форму. Дѣйствительно, мы находимъ сим волы въ классическомъ и романтическомъ міръ; и на обо ротъ; — символическое искусство можетъ иногда пред ставлять наружность идеальнаго классическаго, или явить въ себъ начало романтическаго искусства; но этотъ пере ходъ отъ одного рода къ другому, эта смѣсь, относится только къ подробностямъ, придаточнымъ, нѣкоторымъ отдѣльнымъ чертамъ, не составляя единственнаго харак тера произведенія искусства, разсматриваемаго въ его со вокупности и цѣлости. Символъ, въ собственной и независимой Формѣ, являетъ характеръ высокаго. Тогда то идея, еще несопредѣлен- ная, неспособная къ свободному и мѣрному развитію, не можетъ найти въ вещественномъ мірѣ образа вѣрнаго ей

— 6 — соотвѣтствія и пропорціи; она, не заключаясь въ веще ственномъ, далеко переходитъ за его границы. Таковъ всеобщій характеръ высокаго. Что касается внѣшней части вопроса, удовольствуемся общимъ объясненіемъ того, что должно разумѣть подъ именемъ символа. Символъ есть чувственный предметъ; но не потому, что непосредственно представляется намъ; а въ смыслъ об ширномъ іі болѣе общемъ; слѣдовательно, здѣсь надобно различать два термина: смыслъ и выраженіе. Первый-по- нятіе духа; второй-чувствениое явленіе, образъ, говоря щій чувствамъ. И такъ, символъ есть знакъ, въ которомъ отношеніе, соединяющее знакъ съ выражаемою вещію, произвольно; чувственный предметъ и образъ, сами по себѣ, ничего не представляютъ; они изображаютъ только посторонній предметъ, съ которымъ не имѣютъ ни какой частной свя зи. На пр. въ языкахъ членораздѣльные звуки выража ютъ всякую идею, всякое чувство; но большая часть словъ, входящихъ въ составъ языка, связаны совершен но случайно; хотя бы можно исторически доказать, что, въ началѣ, было отношеніе между словами и идеями. Ц ве та служатъ другимъ примѣромъ; ихъ употребляютъ на кокардахъ и Флагахъ, для означенія лицъ, націй, кора блей. — ЦпвтА, сами по себѣ, не представляютъ никако го качества, общаго оъ означаемымъ предметомъ, па пр. націей. Знакъ и означаемая вещь различны между собою. Но не такъ мы должны разумѣть символъ въ искусствѣ, которое состоитъ точно въ связи, сродствѣ, внутреннемъ проникновеніи идеи и Формы. Со псѣмъ иначе мы понимаемъ частный знакъ, соста вляющій символъ. На пр, левъ служитъ символомъ вели чія духа, лисица-хитрости, кругъ-вѣчности. — Левъ, ли сица имѣютъ качества, которыхъ смыслъ должно объя-

— 7 — снять; кругъ, также, не представляетъ опредѣленнаго ха рактера прямой линіи, соотвѣтствующей всякому ограни ченному раздѣленію времени. Такимъ образомъ, въ этихъ символахъ, внѣшній пред метъ, уже въ себѣ самомъ заключаетъ смыслъ, для пред ставленія котораго онъ употребленъ. Это не есть знакъ Произвольный, безъ значенія; а между тѣмъ, на него не должно смотрѣть вѣ его дѣйствительномъ или недѣли момъ бытіи; онъ только образъ, назначенный для пробу жденія въ умѣ общей идеи. Хотя символъ, какъ простой знакъ, чуждъ выражаемой Иден; но чтобъ не Измѣнить своего характера, онъ не долженъ вполнѣ представлять идею; ибо, если два пре дѣла, сливаются въ одно общее Количество, то они бу дутъ различаться въ другомъ какомъ нибудь отношеніи. Предметъ, служащій символомъ, заключаетъ въ себѣ мно жество свойствъ, не имѣющихъ ничего общаго съ идеей, ь. Идея, съ своей стороны, не всегда есть отвлеченное качество, на пр. сила, хитрость и пр. она можетъ быть составная, смѣшенная; потому и содержитъ другія каче ства, несходныя съ основаніемъ символа. Такъ, левъ, не только силенъ; лисица не хитра только; въ этомъ отно шеніи идея и образъ ел не одинаковы; идею можно пред ставить во множествѣ другихъ образовъ; образъ можетъ выражать различныя идеи. — По сему можно сказать, левъ есть лучшій символъ силы, которую можетъ впрочемъ выражать и волъ, и па оборотъ: волъ имѣетъ множество другихъ символическихъ свойствъ. Слѣдовательно, символъ, по своей натурѣ, существенно равнозначущъ (equivoque). Во первыхъ, глядя на символъ, можно еще спросить себя: точно ли онъ символъ? Если онъ дѣйствительно та ковъ, то какое же его истинное значеніе изъ всѣхъ, какія онъ можетъ заключать? Часто, отношеніе между эна-

— 8 — колъ и выражаемою вегцію, можетъ быть слишкомъ да леко. Во вторыхъ, часто у пасъ предъ глазами какой побудь предметъ, какой побудь образъ, на пр. левъ, орелъ, цвѣ токъ; но онъ можетъ быть представляетъ только себя са маго. Значитъ ли онъ что ііибудь другое? Означаетъ ли онъ отвлеченную идею, на пр. силу, или смыленную, на ир. героя, эпоху года? Быкъ есть ли символъ земледѣ лія 1 Въ какомъ смыслъ брать этотъ образъ , въ соб ственномъ или Фигуральномъ? Въ послѣднемъ случаѣ ело- ві: схватить, понять, обнять, заключить, выражаютъ только дѣйствія мысли, не напоминая намъ дѣйствія хва танія рукою и пр. Въ образъ льва мы не только пони маемъ смыслъ его какъ символъ, мы видимъ животное, чувственный предметъ. Эта двумысленность изчезаетъ только тогда , когда каждый изъ двухъ предѣловъ, идея и Форма, ясно обо значены; когда отношеніе ихъ вполнѣ выражено; тогда предметъ чувственный перестаетъ быть символомъ, въ собственномъ смыслѣ; это будетъ простой образъ; а от ношеніе образа къ его значенію принимаетъ извѣстную Форму сравненія. Въ самомъ дѣлѣ , въ сравненіи, уму на шему должны представляться только два предѣла « — но раздѣльно; имянно: съ одной стороны идея, съ другой образъ. Если разумъ по своей необразованности, не въ силахъ точно понять общую идею, то и отдѣленіи не мо жетъ быть; оба предѣла останутся слитыми. — Вотъ что отличаетъ символъ отъ сравненія; но объ этомъ послѣ . На прим. Карлъ Моръ, при видѣ заходящаго солнца го воритъ: «такъ умираетъ герой!» Здѣсь значеніе точно отдѣлено отъ образа — и въ то же время образъ близокъ къ значенію. Но въ сравненіи, отношеніе не всегда вы ражается такъ ясно; тогда оно должно вытти изъ связи между разговаривающими членами или изъ ихъ положе-

— 9 — нія и другихъ обстоятельствъ, и не оставлять никакого сомнѣнія о мысли, которую образъ не могъ, выразить. Когда Лютеръ говоритъ: «Богъ нашъ есть необори- «мая крѣпость; или въ въ другомъ мѣстѣ: юноша плы- «ветъ по океану, предоставлял вѣтру тысячи развитыхъ «парусовъ. Старикъ молча входитъ въ пристань, на ут лой лодкѣ, спасенной отъ бурь.» Безъ сомнѣнія, крѣпость не означаетъ божественнаго покровительства; океанъ и тысячи парусовъ не означа ютъ всей будущности надеждъ и плановъ; ладья и при стань не означаютъ умѣренныхъ выгодъ съ безопаснымъ владѣніемъ. Въ каждомъ символъ двусмысленность увеличивается еще отъ того, что смыслъ его не долженъ выражать ся, какъ въ сравненіи, ни объясняться придаточными об стоятельствами. Загадочность увеличивается еще и тѣмъ , что по причинѣ этой неопредѣленности, отношеніе меж ду идеей и образомъ становится дѣломъ привычки и чѣмъ то, болѣе или менѣе условнымъ. Привычка можетъ пояснить символъ; но только для живущихъ въ томъ же кругѣ идей и нравовъ; для дру гихъ же онъ непонятенъ. Сказанное нами о символѣ и его загадочномъ харак терѣ прилагается не только къ отдѣльнымъ примѣрамъ, встрѣчающимся близь насъ, но и ко всѣмъ чрезвычай нымъ твореніямъ, составляющимъ эпоху въ исторіи ис кусства, вполнѣ обнимающимъ почти весь востокъ. Раз сматривая міръ представленій и символическихъ обра зовъ 'древней Персіи, Индіи, Египта, мы находимъ его чрезвычайно страннымъ; чувствуемъ, что окружены за гадками; образы не говорятъ съ нами — и это зрѣлище намъ не нравится, не удовлетворяетъ насъ, требуетъ, ■ чтобы мы разрушили чувственный міръ, если хотимъ разгадать самый обширный и самый глубокій смыслъ.

— 10 - Другія произведенія, съ перваго вагляда, не представля ютъ ничего серьезнаго ; подобно дѣтскимъ повѣстямъ, они только игра воображенія , занятая случайными и частными предметами. Но эти народы, хотя въ дѣтствѣ ^ находили въ нихъ болѣе существенный и болѣе истин ный смыслъ и основаніе идей, которыя дѣйствительно мы находимъ въ Формахъ искусства Индѣйцевъ и Егип тянъ, хотя объясненіе загадочныхъ Фигуръ указано сла бо, и хотя трудно разгадать ихъ. Въ такомъ недостаткѣ согласія идеи съ артистическимъ выраженіемъ, что оста нется на долю скудости и грубости понятій, отсутствія идеи, даже со стороны воображенія? Напротивъ, при без силіи выразить глубину религіозныхъ идей чистѣйши ми и прекраснѣйшими Формами, должно ли призывать въ помощь Фантазію представленія , не желающую ос таваться ниже своего предмета? Вотъ на что отвѣчать весьма затруднительно. Даже въ области классическаго искусства иногда встрѣ чается таже неизвѣстность, хотя въ искусствѣ, классиче ское, существенно не сходно съ символическою Формою, даже еслибы оно бь'іло совершенно ясно и прозрачно. Въ самомъ дѣлѣ, классическій идеалъ ясенъ, потому что выполняетъ прямое назначеніе искусства. Онъ содер житъ существенную идею, схваченную умомъ и заклю ченную въ Форму имѣющую въ себѣ одну только эту идею; между тѣмъ какъ въ символѣ или даже въ срав неніи, образъ, кромѣ идеи имъ выражаемой, всегда пред ставляетъ другія постороннія идеи. Впрочемъ и у классическаго искусства есть своя за гадочная сторона. Въ мііфологичсскнхъ представленіяхъ древнихъ надобно еще спрашивать себя: останавливаться ли на внѣшней Формѣ такъ, какъ она представляется намъ? удивляться ли баснямъ, какъ игрѣ щастливаго и обильнаго воображенія, или искать въ нихъ глубокаго

— 11 — смысла? Размышленіе тѣмъ становится серьезнѣе, когда содержаніе этихъ басень слагается изъ дѣйствій и цѣлой жизни боговъ; въ такомъ случаѣ — исторіи недостойны идеи о Богѣ; они — нелѣпое изобрѣтеніе унижающее и ре лигіозное чувство и вкусъ. Напр. читал о двѣнадцати под вигахъ Геркулеса, о томъ, какъ Юпитеръ, сбросилъ Вул кана съ Олимпа на островъ Лемносъ и переломилъ ему ногу, мы считаемъ этотъ разсказъ баснею. Также, безчи сленныя, соблазнительныя похожденія Юпитера могутъ казаться совершенно отвлеченными вымыслами. Но, съ другой стороны, такъ какъ подобныя исторіи разсказы ваются 0 высшихъ божествахъ; то потону самому можно съ увѣренностію предполагать пъ нихъ сокровенный смыслъ, болѣе обширный и болѣе глубокій, нежели ка кой непосредственно представляется намъ въ миф Ѣ. Такой вопросъ возбуждаетъ два противоположныя мнѣнія . П о одному, мифологі А есть собраніе басенъ со вершенно внѣшнихъ — недостойныхъ идеи о божествѣ, — въ религіозномъ смыслѣ. Конечно, въ нихъ много пре- влекательнаго, много прелести, очарованія, высшей кра соты; но ихъ нельзя подвергнуть серьезному и глубо кому истолкованію. Съ этой точки зрѣнія , мифоло - гія должна быть объясняема псторическп ; лица, бо ги, образы, всѣ дѣйствія , всѣ событія объясняются сами собою. При томъ, боги созданы мѣстными обстоятель ствами, породившими ихъ ; произвольными понятіями жрецовъ, воображеніемъ артистовъ и поэтовъ, вліяніемъ иноземныхъ преданій. По другому мнѣнію , историческій взглядъ на тъже логическія представленія и расказы, недостаточенъ; въ нихъ предполагается болѣе общій и болѣе глубокій смыслъ; проникнуть подъ покровъ ихъ облекающій, угадать таинственный ихъ смыслъ, вотъ собственное требованіе мифологіи и философскаго ея изу ченія.

— 12 — М ифологія должна являться намъ, высшимъ образомъ, символическою, т. е. мифы , какъ творенія человѣческа го духа, не смотря на свою смѣшную и грубую сторону, множество своихъ елементовъ, произвольность изобрѣта ющаго воображенія, имѣютъ смыслъ для разума, имѣютъ всеобщія понятія о естествѣ Бога — однимъ словомъ, они философемы. Такъ, Крейцеръ, вопреки общей методъ, судившей по верхностно и прозаически о представленіяхъ древнихъ народовъ, пли цѣнившей только ихъ артистическую сто рону , предпринялъ вновь разсмотрѣть ихъ разумный смыслъ. Онъ принялъ въ руководство слѣдующую ипо- тезу : мифы и преданія имѣютъ свое начало въ человѣ ческомъ духѣ, который, не смотря на слабую сторону своихъ представленій о богѣ, неудержимо влечется къ понятіямъ религіознымъ, которыя разсудокъ облекаетъ въ Формы, хотя съ недостаткомъ безсилія, представитъ эти идеи приличнымъ образомъ. Такая мысль справедли ва. Дѣйствительно, источникъ религіи — вь духѣ, кото рый видитъ истину, созерцаетъ ее и представляетъ въ формахъ болѣе или менѣе сродныхъ съ нею. Если ра зумъ находитъ ати Формы въ исторіи, то въ немъ раж- дается потребность разъяснить смыслъ нхъ. Такая наука истинно достойна человѣка; пренебрегающій ею соби раетъ только массу внѣшнихъ Фактовъ. Теперь, если копаться глубже къ основанію мифовъ , чтобы открыть ихъ сокровенную истину, не теряя?впро- чемъ изъ виду ихъ случайнаго елемепта, принадлежаща го воображенію и исторіи; то мы можемъ оправдать раз личныя нифологін , оправдать человѣка въ образахъ и представленіяхъ, сотворенныхъ его духомъ. Это благо родное предпріятіе гораздо выше собиранія истори ческихъ частностей, болѣе или менѣе незначительныхъ. Конечно, справедливо упрекали Крейцера за то, что онъ

— 13 — уклонился вс ладъ нео-платониковъ, и только оживилъ ихъ объясненія, придавая ишвамъ болѣе обширный смыслъ и отыскивая въ нихъ идеи, не имѣющія никакого истори ческаго основанія. Чтобы найти эти идеи, говорятъ, на добно ихъ сперва положить тамъ; потому что народъ, поэты, жрецы (хотя также извѣстна секретная паука мифовъ ) нисколько недумали о подобныхъ идеяхъ, ко торыя притонъ были выше умственнаго образованія то го времени. Все это совершенно справедливо. Народъ, поэты и жре цы никогда, подъ этой отвлеченной и всеобщею формою, не разумѣли мыслей, соотвѣтствующихъ основанію міт- Фологическихъ представленій и прикрывали ихъ симво лическимъ покровомъ, совершенно безъ намѣренія. Крей церъ нетакъ говорилъ. Рели древніе непредполагали въ своей мифологіи того, ЧТО мы теперь въ пей видимъ, еще не слѣдуетъ, чтобы представленія неимѣлн вида символовъ, или не были бы символами; ибо народы, жив шіе во время составленія мифовъ , находились въ состоя ніи поэтическомъ, а слъдоват. выражали свои внутрен нія и глубочайшія чувствованія не отвлеченными Форма ми, но картинами воображенія. Согласившись на это, надобно допустить, что въ объясненіяхъ символическихъ могутъ вкрасться догадки болѣе геніальныя, нежели твер дыя, какъ въ этимологическихъ розысканіихъ. Поддерживая мнѣніе, что миФологическія басни за ключаютъ разумное основаніе и болѣе или менѣе глубо кія религіозныя идеи, постараемся разрѣшить другой во просъ: веяли мифологія , всѣли созданія искусства t на добно понимать символически? Фр. Шлегель утвеждаетъ, что въ каждомъ представленіи искусства надобно искать аллегорію; значитъ: каждому художественному произве денію, каждому творенію мифологическому служитъ ос нованіемъ общая мысль, которая, представляясь потомъ

— и — □одъ отвлеченною Формою, должна давать ей смыслъ и объясненіе. Такой образъ воззрѣнія принадлежитъ нашему времени. Въ новыхъ изданіяхъ Данте, безъ сомнѣнія приводяща го множество аллегорій, все старались объяснять аллего рически. Геііне. издавая древнихъ поэтовъ, въ своихъ но тахъ приводилъ самой простой смыслъ каждой метаФоры къ отвлеченной идеѣ. Замѣчательно, духъ критики бы стро переходитъ отъ простаго смысла къ символу и алле горіи и спѣшитъ отдѣлить идею отъ образа, чрезъ то онъ, въ такомъ прозаическомъ объясненіи, разрушаетъ Форму художества, котораго онъ нс знаетъ. Нашъ взглядъ, при сужденіи о символическомъ худо жествѣ, совершенно другой. Мы не имѣемъ цѣлію от крыть: до какой степени художественныя представленія, могли имѣть символическій или аллегорическій смыслъ; напротивъ, мы спрашиваемъ себя: до какой степени про стирается символъ собственно, какъ частная «Ьорма худо жества, смотря потому, какъ онъ сохраняетъ отношеніе идеи къ Формѣ, что и составляетъ его характеръ. Здѣсь мы. отличаемъ его отъ другихъ родовъ представленія, имянно, даеиъ ему двѣ Формы: классичесскую и романти ческую. Символъ, по нашему разумѣнію, прекращается тамъ, гдѣ свободная субъективность (личность) смѣняя блуж дающія и неопредѣленныя понятія, составляетъ основа ніе представленія въ художествѣ; такого характера гре ческія божества; художество Грековъ представляло ихъ свободными недѣлимыми, независимыми, истинно нрав ственными лицами; слѣд. неподлежащими символической точкѣ зрѣнія. Дѣйствія Юпитера, Аполлона, Минервы, по отношенію къ художеству, принадлежатъ самимъ бо жествамъ и представляютъ только пхъ могущество, толь ко ихъ страсти. Отвлеките отъ этихъ свободныхъ лицъ

— 15 — общую идею, поставьте ее предъ ними, какъ объясне ніе, вы не возвратимо разрушите все, соотвѣтствующее, въ этихъ Фигурахъ, идеѣ художества. Также, артистовъ никогда неудовлетворлли символическія и аллегорическія объясненія, прибавляемыя къ созданіямъ искусства и ми- Фологическимъ лицамъ; ибо, если аллегорія и символъ умѣстны въ этихъ представленіяхъ, то развѣ въ прида- дочныхъ частяхъ, въ роли простыхъ аттрибутовъ, ка ковъ напр. орелъ у Юпитера и пр. Въ этомъ изслѣдованіи труднѣе всего розыскать: имѣетъ ли лице мифологіи или искусства, дѣйствительную лич ность и субъективность? или оно только наружный видъ, простое олицетвореніе? Въ послѣднемъ случаѣ личность есть только поверхностная Форма, которая, въ частныхъ дѣйствіяхъ, въ тѣлесномъ бытіи и Формахъ, не имѣетъ своего внутренняго смысла, и въ тоже время непрони- каегь всего внѣшняго состава проявленіи. Вотъ что составляетъ истинную "задачу въ размежева ніи символическаго искусства. □ри разсужденіи о символической Формѣ, всего болѣе инстересуетъ насъ, что мы находимся у колыбели искус ства; что оно позволяетъ опредѣлить себя по понятію идеала, который постепенно развивается, прежде, нежели придетъ въ истинную Форму. Въ то же время мы будемъ наблюдать истинный ходъ символа, успѣхи его ид пути къ истинному искуству. Не смотря на тѣсную связь ре лигіи съ искусствомъ, символъ, въ нашемъ разсужденіи, не явится обширнѣйшимъ представленіемъ религіоз нымъ, которое говоритъ чувствамъ, видимыми образами; но мы будемъ изучать его только ио отношенію къ ис куству. Религіозную сторону предоставляемъ исторіи ып- фологіи и символики.

— 16 —

Р аздѣленіе . Что касается до самаго точнаго раздѣленія символич ской Формы искусства, опредѣлимъ сперва кругъ, в которомъ движется символъ, проходя различныя степе ни своего развитія. Вообще, какъ сказано выше,' вся эта эпоха есть пред дверіе искусства. Дѣйствительно, она представляетъ по нятія неопредѣленныя, лица безъ личнаго характера Формы несовершенныхъ пріемовъ, безъ твердыхъ пра вилъ. И такъ, первый періодъ есть періодъ дѣтства образованія искуства; противуположный ему, есть пе ріодъ искусства, собственно, къ которому стремится сим волъ, какъ къ истинной своей цѣли. Теперь, если мы хотимъ выразить, субъективнымъ об разомъ, первое движеніе символическаго искусства, вспом нимъ начало, по которому, чувство искусства и религіоз ное чувство, или оба вмѣстѣ и духъ изысканія имѣют свое происхожденіе въ удивленіи. — Человѣкъ, не удивляю щійся ничему, живетъ въ состояніи грубости и невѣж стпа; его ничто не интересуетъ; для него все однообраз но; онъ не отличилъ еще себя, не отдѣлилъ отъ окру жающихъ его предметовъ. — Съ другой стороны, пере ставая удивляться, онъ смотритъ на міръ, какъ на загад ку, занимающую его умъ, надѣясь ли понять ее общимъ путемъ умозаключенія, или созерцательнымъ образомъ выводя изъ ней болѣе глубокую и Философскую идею Предметы уже не имѣютъ для него ничего страннаго онъ понимаетъ ихъ; миритъ съ ними свой разсудокъ Напротивъ, удивленіе является, когда человѣкъ, какъ духъ, разрывая узы, связывающія его съ природою, и возвышаясь надъ потребностями чисто Физическими, за нимается не частными предметами, по въ вещахъ ищетъ сторону общую, неизмѣняемую, отрѣшенную. — Тогда

— 17 — только поражаютъ его предметы природы, отдѣляются отъ него и обращаются къ нему; ему хочется отыскать себя въ нихъ, то есть свои идеи, свою мысль, свой ра зумъ. Потомъ, съ предчувствіемъ чего то великаго, являю щагося въ то же время чѣмъ то чуждымъ, между пред метами природы и духомъ открывается противорѣчіе, въ которомъ предметы привлекаютъ его и отталкиваютъ. Такое состояніе души, сопровождаемое желаніемъ осво бодиться отъ него, порождаетъ удивленіе. Въ слѣдствіе таковаго созерцанія природы и происхо дящаго отъ него удивленія, человѣкъ представляетъ се бѣ природу вообще; а міръ причиною, силою — и съ дру гой стороны, чувствуетъ необходимость представить и со зерцать во внѣшности это внутреннее чувствованіе силы общей и повсюдной. Отъ такого двойнаго расположенія, частные предметы природы, особенно стихіи: море, го ры, рѣки, звѣзды и пр. разсматриваются уже не въ не посредственномъ, отдѣльномъ своемъ существованіи; но духомъ перелагаются въ образы и сохраняютъ въ его глазахъ Форму бытія общаго и независимаго. З дѣсь начало искусства. Искусство схватываетъ и въ чувственномъ образѣ заключаетъ эту идею съ характе ромъ ея всеобщности и отрѣшенной независимости и представляетъ ее въ видимой Формѣ, говорящей и глазу и уму. Слѣдовательно, поклоненіе Физическимъ существамъ, обожаніе природы , Фетишизмъ не составляютъ еще искусства. Икусство, разсматриваемое съ объективной стороны, по своему началу, весьма тѣсно связано съ религіей; первыя произведенія его имѣютъ миФологическій харак теръ. Въ религіи, сознанію народовъ открывается только отрѣшенное, вообще, даже въ самыхъ первоначальныхъ в скудныхъ понятіяхъ. — Теперь, первое проявленіе от рѣшеннаго, встрѣчающагося въ религіяхъ, суть Феномены Часть /I. 2

— 18 — природы, въ которыхъ человѣкъ видитъ отрѣшенное представляетъ его себѣ въ Формѣ предметовъ Физическа го міра. Въ атомъ то стремленіи искусство находит свое первое начало. Между тѣмъ, оно является въ первый разъ въ сен отношеніи , тогда только , когда человѣкъ въ ве щахъ , находящихся предъ еі *о глазами , не ви дитъ уже непосредственно отрѣшенное и не доволь ствуетсл такимъ представленіемъ божества; когда созна ніе изъ собственной глубины извлекаетъ понятіе об отрѣшенномъ, проявленномъ въ Формѣ внѣшней веще ственности и проникаетъ отношеніе соединяющее об эти предѣла, болѣе или менѣе несовершенно. Далѣе — для существованія искусства духъ необходимо должен обнять существенную идею и вложить ее во внѣшнюю Форму; но не такую, какую даетъ ему вещественны міръ, а олицетворенную и созданную ямъ самимъ. Слѣ довательно искусство есть первый истолкователь рели гіозныхъ идей, переводимыхъ имъ въ образы; ибо, про заическое разсматриваніе міра начинается съ того време ни, когда человѣческое разумѣніе разорветъ узы приро ды, противопоставитъ ей себя какъ духъ, съ самосозна ніемъ и свободою его облагороживаюшею и эдѣлает изъ міра бытіе чисто внѣшнее. Впрочемъ, это отдѣлен открывается очень поадо. Первое понятіе объ истин показывается, напротивъ, какъ среднее состояніе межд тѣмъ, когда человѣкъ погруженъ еще въ нѣдро приро ды и тѣмъ, когда умъ его вполнѣ освободился отъ сво ихъ оковъ. Это среднее состояніе, въ которомъ духъ представляет свои понятія въ одеждѣ предметовъ натуры, какъ недо стигшііі еще до высшаго развитія, не смотря на желані примирить два елемента, вообще противуположно про заическому состоянію. — Вотъ елементъ поэзіи и искус

— 19 — стоя! Слѣдовательно прозаическая мысль является толь-' ко, когда начало свободы и духовной субъективности мо гло олицетворитьсл въ истинной своей -торнъ, въ рим скомъ міръ и позже, въ новѣйшемъ міръ. Далѣе , цѣль , къ которой стремится символическая Форма искусства, разрушающаяся при первомъ съ нимъ сближеніи, есть классическое искусство. Хотя оно соста вляетъ истинное проявленіе искусства; но не можетъ быть первою его Формою; ему предшествуетъ множество Формъ и степеней перехода символическаго искусства; по тому что идея, существенно представляемая имъ, есть Эу- ховная недѣлимость-, а эта идея можетъ явиться только послѣ многихѣ посредствъ и переходовъ. Но классиче ское искусство кладетъ предѣлъ попыткамъ, предста вляющимъ характеръ болѣе или менѣе символическій или высокій; потому что идея, служащая ему основаніемъ, сама имѣетъ въ себѣ собственную, совершенную Форму; такъ что свободная дѣятельность изъ себя творитъ Фор му приличную ей. Когда искусство находитъ свое истинное основаніе и съ нимъ истинную Форму, тогда прекращается всякая осязательность, всякое усиліе достичь того и другой. А это и составляло недостатокъ символическаго искус ства. Узнавши границы первой эпохи искусства, если бу демъ искать менѣе общаго начала, служащаго основа ніемъ раздѣленію символической Формы, то найдемъ его въ борьбѣ основанія, противящагося истинному понятію идеала, съ формою, уже ему не однородною; пъ этой борь бѣ являются тщетныя усилія достигнуть чистыхъ поня тій и приличнаго образа представленія. Ибо эти два эле мента, соединяемыя для составленія тождественнаго цѣ лаго, не согласны ни между собою, ни съ истинною идеею искусства; слѣдовательно они стремятся разру-

— 20 — шить это совершенное единство. И такъ, въ этомъ отно шеніи, мы можемъ смотрѣть на все символическое искус ство, какъ на представителя безпрестанной борьбы двухъ элементовъ, которые безпрестанно стараются притти въ согласіе и представляютъ различныя степени своего раз витія не различными родами символовъ, а различными сторонами и постепенными видами борьбы духовнаго на чала съ чувственною Формою. Между тъиъ, судя по началу, эта борьба, существуетъ только въ себя, т. е. искусство неимъетъ сознанія о со гласіи между двумя сближенными элементами; потому что ие въ состояніи ни понять идею съ ел всеобщимъ ха рактеромъ, ни схватить Форму въ ея истинной существен ности. — Слѣдовательно, искусство, вмѣсто того, чтобы вполнѣ представить различіе двухъ предѣловъ, начинаетъ тождествомъ ихъ. И такъ здѣсь, точкою отправленія служить еще не раздѣленное единство, въ нѣдръ котораго бродитъ (fer mente) несогласіе двухъ противорѣчащихъ началъ, зага дочное единство идеи и ея символическаго выраженія, требуемаго безъ успѣха. Вотъ первоначальное и собствен ное символическое искусство; оно не имѣетъ сознанія о себѣ; творенія его даже нельзя положительно назвать символами. Паденіе, разрушеніе символа, есть конецъ этой эпохи. Въ самомъ дѣлѣ , борьба, существовавшая прежде, только въ натуръ вещей, открывается наконецъ сознанію искус ства; и съ сего времени, работа воображенія надъ симво ломъ уступаетъ мѣсто умному отдѣленію ясно понятой идеи и чувственнаго образа, представлявшаго родство съ нею. Не смотря на это отдѣленіе, отношеніе еще суще ствуетъ; по оно не есть тождество, а простое сравненіе двухъ предѣловъ, въ которомъ различіе и отдѣленіе, не ощу щаемыя доселѣ, открываются очевиднѣе, — Таковъ кругъ

j

, — 21 — символа, какъ символа разумнаго. Здѣсь вдел понимается и представляется съ своимъ всеобщимъ характеромъ и проявленіе ея низводится до уровня простаго образа. Это — простое сравненіе, имѣющее одну артистическую цѣль сдѣлать понятіе яснѣе и разительнѣе. Въ срединѣ', отдѣляющее начало отъ конца символиче скаго искусства, помѣщается искусство высокаго. Здѣсь идея, принимаемая какъ всеобщее существо, какъ самосо знающій духъ, отдѣляется отъ дѣйствительнаго міра. Въ то же время міръ является существомъ внѣшнимъ для духа, ничтожнымъ предъ нимъ, съ цѣлію только слу жить ему и проявлять его. Міръ не можетъ существовать независимо, самъ по себт>; но онъ долженъ являться чѣмъ то слабымъ и гибнущимъ, хотя отрѣшенное не имѣетъ другаго средства для своего проявленія кромѣ міра ни чтожества, и чуждаго ему. Этотъ блескъ высокаго дол женъ предшествовать сравненію собственно; потому что частныя существа и Феномены природы' должно пред ставлять не имѣющими собственнаго бытія, а употребляе мыми на украшеніе, убранство недоступному могуществу отрѣшеннаго, прежде нежели могло бы проявиться Фор мальное отдѣленіе двухъ элементовъ и прежде нежели сравненіе сдѣлало бы выборъ между предметами чув ственнаго міра, имѣющими сродство съ идеею, но от личными отъ ней и составляющими только внѣшній образъ ея. Эти три главные момента сами подраздѣляются такъ:

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ. Первая степень встрѣчающаяся намъ, не есть еще, соб ственно говоря, символическая. — Она не принадлежитъ

— 22 — даже строгой исторіи искусства; но открываетъ намъ путь къ искусству и символу. Она есть непосредственное единство отрѣшеннаго и чувственной матеріи, слившихся подъ Формою предметовъ природы. Вторая, степень служитъ переходомъ къ символу соб ственно. Въ самомъ дѣлѣ, какъ скоро вто первое един ство начинаетъ разрушаться, тогда, съ одной стороны, общія идеи возвышаются надъ частными Феноменами природы; а съ другой, не смотря на характеръ всеоб щности, понятой разумомъ, они должны тѣмъ болѣе представляться подъ смѣшенною (concrete) Формою Фи зическихъ предметовъ. Двойное стремленіе одухотворить природу и представить духовное въ чувственной Формѣ, стремленіе противурѣчущее, проявляется Фантастически ми твореніями воображенія, которое въ своемъ увлеченіи создаетъ грубую и странную смѣсь стихій самыхъ разно родныхъ. Не возможно, чтобы оно не замѣтило несораз мѣрности между идеей и представляемыми образами; но оно не умѣетъ атому помочь иначе, и терзаетъ свое тво реніе до тѣхъ поръ, пока потеряется въ несоизмѣримомъ в высокомъ чисто — количественномъ. — На этой степени предъ нами открывается міръ богатыхъ вымысловъ, чу десъ, явленій; но мы не увидимъ истинно прекрасныхъ созданій искусства. Борьба идеи съ чувственнымъ представленіемъ ведетъ насъ къ третьей степени, къ моменту символа собствен но, гдѣ произведеніе искусства является въ истинномъ своемъ характерѣ. Здѣсь мы не видимъ уже Формъ или образовъ, совершенно чувственныхъ, которые бы, какъ въ первой степени, тождествовались съ отрѣшеннымъ, не будучи представлены искусствомъ; или которые, по второй степени, не иначе могли бы дать идею о величіи общихъ понятій, развѣ безмѣрнымъ растяженіемъ Формъ, занятыхъ у натуры и слѣпленныхъ воображеніемъ. Те ­

— 23 — перь, символическое представленіе становится образомъ, созданнымъ искусствомъ, которое, съ одной стороны, являетъ въ себѣ собственный характеръ, а съ другой слившуюся съ нимъ общую идею , которую хочетъ объяснить. — Этотъ образъ представляется слѣдовательно загадкою, требующею, чтобы поняли ея внутренній, со кровенный смыслъ. Разсматривая частныя Формы символа, по началу его, мы должны замѣтить здѣсь, что они проявляются въ ре лигіозныхъ понятіяхъ цѣлыхъ народовъ. Слѣдовательно адѣсь необходимо историческое изложеніе. Впрочемъ, то чное отдѣленіе не возможно; потому что частные виды понятія и представленія смѣшиваются и сливаются какъ принадлежащіе частнымъ идеямъ; самая Форма, предста вляемая памп какъ основной типъ религіи одного наро да, находится также и у другаго народа, хотя частною и подчиненною. Но вообще, мы должны искать полнѣй шихъ представленій и оправданія этой теоріи, для пер вой степени, въ древней религіи Персовъ; для второй, въ религіи Индѣйцевъ 1 , для третьей - въ религіи Египтянъ.

ВТОРАЯ ГЛАВА.

Идея, доселѣ затемняемая чувственною Формою, свер гаетъ свои оковы, и представляется сознанію въ полномъ блескѣ; тѣмъ разрушается символическое отношеніе. Кромѣ того, если отрѣшенная идея принимается за все мірную субстанцію, проникающую всѣ части видимаго міра; тогда вмѣсто Фантастическихъ понятій является

— 24 - искусство субстанціальности странныхъ символовъ и за гадокъ, какъ символика высокаго. Мы должны здѣсь разсмотрѣть дав общія стороны, имѣющія начало въ различномъ отношеніи субстанціи, или отрѣшеннаго къ міру. Отношеніе дѣйствительно мо жетъ быть двоякое: положительное или отрицательное; хотя въ обѣихъ Формахъ, проявляющихъ всегда всемір ную субстанцію, должны представляться не частный образъ вещей и частный смыслъ ихъ, но ихъ всеобщая душа и отношеніе къ субстанціи. На первой степени это отношеніе понимается такъ; субстанція, т. е, всемірное и единое существо, свободное отъ всякой частности, пребываетъ въ Феноменальныхъ бытілхъ какъ душа проницающая-и животворящая ихъ. Тогда Богъ, по разуму.этаго пребыванія, дѣйствительно какъ бы присутствуетъ во всѣхъ вещахъ; недѣлимое же является какъ произвольная жертва: какъ бы все поглощено всемірной субстанціей. Это представитъ намъ въ искусствѣ пантеизмъ высокаго, который мы найдемъ въ началѣ у Индѣйцевъ, потомъ развитымъ еще болѣе въ исламизмѣ и мистическомъ искусствѣ, столь ему свой ственномъ; наконецъ^ съ характеромъ болѣе субъектив нымъ и болѣе глубокимъ, въ характерѣ западнаго ми стицизма. Отрицательную сторону высокаго собственно, надобно искать, главнымъ образомъ, въ еврейской поэзіи, поэзіи посвященной единственно Господу, которая только Его славословитъ; прославляетъ только невидимаго Владыку неба и земли, потому что вся тварь есть только созданіе Его Всемогущества; — эта поэзія есть хвала Его величію, гимнъ Создателю всяческихъ. Въ такомъ смиреніи всей природы, міръ, со всѣмъ своимъ велелѣпіемъ, есть чистое ничтожество. — Верховное существо не можетъ имѣть вы раженія положительнаго, соотвъствуюшаго Своей силѣ и

— 25 — Своему высшему господству. Оно находитъ свое довольство только въ совершенной покорности творенія, которое, съ своей стороны, причину и цѣль своего бытія видитъ только въ чувствъ и сознаніи своего недостоинства.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА.

Освобожденіемъ идеи, сознающей себя и свое единство, совершается отдѣленіе видимой наружности, неспособ ной представить идею. Теперь, если въ этомъ отдѣленіи, дѣйствительно ясномъ для сознанія, образъ и идея имѣ ютъ нѣкоторое внутреннее сродство, то это отношеніе не находится ни въ томъ, ни въ другомъ предметѣ; а въ какомъ то третьемъ: имянно, въ духѣ артиста, который по своему понятію и воображенію, находитъ между дву мя элементами сходство и для большей разительности и объясненія беретъ образы, имѣющіе аналогію съ идеею, представляемою имъ духу. Но тогда образъ, вмѣсто того, чтобъ быть, какъ досе лѣ видѣли, полнымъ выраженіемъ отрѣшеннаго, состав ляетъ только простое украшеніе, не соотвѣтствующее идеѣ изящнаго; потону что образъ и идея отдѣлены и не сливаются вмѣстѣ, какъ видѣли мы , хотя несовершенно, въ искусствѣ символическомъ собственно. Произведенія искусства съ такою Формою, какъ основнымъ характе ромъ, принадлежатъ къ писшему разряду; даже идея, представляемая ими, можетъ и не быть отрѣшенною, но какимъ нибудь положеніемъ, какимъ нибудь частнымъ случаемъ жизни, для котораго прибираются Формы, по большей части случайно, какъ бы придаточныя.

— 26 — Потомъ вамъ должно различить въ этой главѣ три главныя степени. Къ первой принадлежитъ способъ представленія, состав ляющій баснъ, притчу, апологъ, и пр. Здѣсь невыра- жается еще Формально отдѣленіе образа отъ идеи — все общій характеръ этой части области искусства; даже не открывается [субъективная сторона сравненія; отъ чего представленіе конкретнаго образа, выражающаго идею, остается господствующимъ елеиентомъ. Напротивъ, на второй степени, всеобщая идея дости гаетъ перваго достоинства. Тогда Форма, выражающая ее, можетъ явиться образомъ, свободно избраннымъ сво- добиою волей сравнивающаго субъекта. Къ этой степе ни относятся: аллегорія, метафора, сравненіе и пр. Наконецъ, третья степень показываетъ полное отдѣ- леніе двухъ элементовъ, непосредственно доселѣ соеди нявшихся въ символѣ, не смотря на свою взаимную раз- породность. Итакъ, съ одной стороны, въ дидактиче ской поэмѣ, идея понимается въ своей прозаической все общности, а образъ дѣлается ей вполнѣ чуждымъ. Съ другой стороны, описательная поэзія изображаетъ при- рироду въ ея Формахъ, совершенно внѣшнихъ. Но по той же самой причинѣ, если изчезаетъ связь двухъ элемен товъ, составляющихъ символъ; то намъ остается искать другаго соединенія идеи съ Формою, истинно соотвѣт ствующею идеѣ искусства.

— 27

ПЕРВАЯ ГЛАВА.

Н еразумная символика .

Переходя къ размышленію о различныхъ Формахъ, представляемыхъ символомъ въ его развитіи, мы долж ны начать тою, которая есть дѣйствительно первая. Это символичесяая Форма еще непосредственная, и не образъ, плодъ сравненія въ духъ; мы называемъ ее неразумною символикой. Но прежде нежели она получитъ -свой ис тинный характеръ, покажетъ собственную сторону, не обходимо изслѣдовать многія нисшія степени понятія о символъ. Первую можно опредѣлить слѣдующимъ образомъ. На чало символа есть внутреннее соединеніе всеобщаго или духовнаго элемента съ чувственною Формою; какова бы ни была, впрочемъ, степень сообразности между двумя елементами. Воображеніе и искусство, обязаны указать это отношеніе, не представляя вещественнаго божествен нымъ, необоготворяя самую природу. Такимъ образомъ — символъ для искусства раждается съ различеніемъ всеоб щей идеи отъ чувственнаго объекта, въ которомъ боже ственное представляется какъ бы дѣйствительно присут ствующимъ. Эти два взгляда составляютъ степени, веду щія къ символической Формѣ, въ собственномъ смыслъ. Первая есть непосредственное единство отрѣшеннаго, или Бога и Его бытія въ видимомъ мірѣ, — единство, не- пронзводимое искусствомъ, по созерцаемое въ веществен ныхъ предметахъ природы и дѣйствіяхъ человѣческой жизни.

— 28 - I. Непосредственное единство идеи и чувственной формы. Прп первомъ взглядъ па исторію искусства, божествен ное начало, Богъ, является тождественнымъ съ приро дою человѣка; по не такова была тогда природа. Отрѣ шенное, съ своей стороны, не сбрасываетъ съ себя узъ природы и не имѣетъ независимаго бытія. Духъ не- знаетъ еще различія между основаніемъ вещей и внѣш нею ихъ частію, между идеею и Формою. Если мы гово римъ здѣсь о смыслѣ заключающемся въ символѣ, то раз вѣ по новѣйшему образу мышленія, по нуждѣ представ лять Форму чѣмъ то внѣшнимъ ; т . с . мы хотимъ знать душу и смыслъ. Равно — при испытаніи религіозныхъ представленій, которыми мы теперь занимаемся, это раз личіе необходимо. Въ первой Формѣ, представляемой намъ символомъ, различіе между душею и тѣломъ, идеею и матеріей не существуетъ. Природа и человѣкъ суть не только выра женіе идеи, долженствующей быть отдѣльною; но даже проявленіе принимается эа отрѣшенное, вещественно при сущее и видимое. Въ религіи Ламы, наир, вещественно му человѣку покланяются какъ Богу; и въ другихъ ре лигіяхъ природы, солнце, горы, рѣки, лупа (обезьяна, быкъ и др.) суть существа непосредственно божествен ныя и потому предметы религіознаго почитанія. Непосредственное единство Бога съ представляемою природою, самымъ разительнымъ образомъ начертано въ жизни и религіи древняго народа Зенды, съ его идеями и учрежденіями, сохранившимися въ Зендавестѣ. Въ религіи Зороастра — свѣтъ, какъ онъ существуетъ .въ природѣ, солнце, звѣзды, огонь, почитаются какъ само отрѣшенное существо; Богъ не отдѣляется отъ свѣ та, олицетвореннаго въ пустомъ выраженіи, эбмлемѣ, чувственномъ образѣ божества. Божественная идея не

29 — отлична отъ своего овеществленія — свѣта. Если свѣтъ берется въ смыслѣ существа благаго п справедливаго, благодѣтельнаго начала міра, расточающаго повсюду жизнь и благодѣянія, это нв есть просто образъ благаго начала; само верховное благо есть свѣтъ . Е сть также и противоположность свѣта п мрака; послѣдній признается стихіею не чистою во всемъ, презрѣнною, зломъ, нача ломъ смерти и разрушеніи. Это начало трактуется и развивается слѣдующимъ об разомъ. Вопервыхъ , божественное начало, разсматриваемое какъ свѣтъ, чистый въ себѣ, и противоположное ему на чало мрачное, олицетворяются подъ именами Ормузда и Аримана. Впрочемъ, это олицетвореніе совершенно еще поверхностно; Ормуздъ, самъ въ себѣ не есть существо, сколько нибудь свободное, лишенное чувственной при роды, каковъ Богъ Іудеевъ или Христіанъ, и истинное лицо самосознающее. Хотя онъ и называется царемъ, великимъ духомъ, верховнымъ судіею; но онъ слать съ природою, какъ свѣтъ міра. Въ немъ надобно видѣть только всемірное начало всѣхъ бытіи, въ которыхъ о- веществляется свѣтъ, божественная сущность, чистое бы тіе, не возвращающееся въ себя, и поставляющее себя духомъ, въ своей разумной дѣятельности. Онъ тожде- ствуется со всѣми этими существами; такъ что, родъ пе реходитъ въ виды и недѣлимыя. Какъ всемірное начало, онъ сохраняетъ превосходство надъ всякимъ существомъ частнымъ и недѣлимымъ; онъ первый, верховный, царь царей, окруженъ блескомъ и величіемъ; онъ чистѣйшій, всеблагій и пр. но бытіе и жизнь его въ свѣтѣ, во вся комъ чистомъ сущес+вг.; какъ Ариыанъ живетъ во мра кѣ, злѣ, началѣ разрушенія и болѣзни. , Такое понятіе развивается въ обширнѣйшемъ пред-

— 30 — ставленіи царства свѣта и тьмы, вѣчно враждующихъ между собою. Въ царствъ Ормузда Амшаспапды суть сень свѣтилъ- никовъ неба; имъ также воздается поклоненіе, какъ су щественнымъ частямъ свита. Какъ обитатели неба, они составляютъ многочисленное поколѣніе и суть боже ственный овеществленный свѣтъ. Каждый Амшаспаіідъ, корону повинуется самъ Ориуздъ, управляя вселенною въ свою очередь, въ означенный день, по всюду разли ваетъ свои благословенія и свои благодѣянія, Иэеды и «верверы, — также Формы спита, который идетъ далѣе и далѣе, раздробляясь таквмъ образомъ. Всѣ ати верхов ныя существа суть олицетворенія Ормузда, по не много сближаются съ «кормою человѣческою; они также и не ду хи; въ истинномъ смыслѣ, сущность ихъ всегда есть свѣтъ, его сіяніе, его лучи. Таковы и предметы приро ды не назначенной для зрѣнія; они разсматриваются внѣшнимъ образомъ, какъ свѣтъ отъ свѣтящихся тѣлъ. II такъ, животныя и растенія принадлежатъ уже чело вѣку и общественному міру; государство, царь, окру женные мудрецами, іерархія различныхъ классовъ обще ства, устройство городовъ и округовъ, съ правителями, какъ чистѣйшими образцами правосудія и добродѣтели, суть также бытіе Ормузда. Ибо все содержащее въ себѣ и разливающее счастіе и жизнь, хранящее порядокъ, есть овеществленіе свѣта, — н тѣмъ самымъ представляетъ самого Ормузда. Всякая благость въ частныхъ суще ствахъ, всякая любовь, правосудіе, благотворительность, крѣпость, покровительство, счастіе, духъ жизни, — есть лучь божественнаго свѣта, Царство Ормузда — міръ чи стый и свѣтлый , какимъ представляется нашему взору. Н ѣтъ разности между явленіями природы и явленіями духа; свѣтъ и добро, умственныя и Физическія свойства соединены и слиты также, какъ въ Ормуздѣ. Равно-

- 31 — свѣтъ , которымъ сіяютъ творенія, есть для Зороастра самая сущность духа, внутренняя сила, которая ожив ляетъ и сохраняютъ ихъ, отталкивали всѣ вредныя и зло качественныя вліянія. Тотъ, кто въ людяхъ, животныхъ и растеніяхъ, тотъ есть истина и благо; тотъ есть свѣтъ . Количествомъ и свойствомъ сего свѣта измѣряется до стоинство всѣхъ существъ. Тотъ же порядокъ и таже постепенность въ царствѣ Аримана, въ мірѣ нравственнаго и Физическаго злд, въ которомъ господствуетъ злое начало всякаго отрицанія и разрушенія; носила Аримана не должна распростра няться; и цѣль міра состоитъ точно въ разрушеніи и уничтоженіи царства Аримана , дабы Ормуздъ жилъ, присутствовалъ и владычествовалъ всюду. Вся человѣческая жизнь должна быть посвящена этой единой цѣли; судьба каждаго бытія состоитъ единствен но въ очищеніи себя душевно и тѣлесно и въ распростра неніи этого освященія, этой борьбы на всѣ положенія, на всѣ дѣйствія человѣческія. Высшая и священнѣйшая обязанность есть славить Ормузда въ его твореніи, лю бить псе происходящее отъ сего, свѣта; что есть чисто въ себѣ; открывать его, угождать еиу. Ормуздъ есть на чало и конецъ всякаго поклоненія. Персъ обязанъ, преж де всего, прозывать Ормузда мыслями, словами, молитва ми; съ утра и до полдня просить его чтобы подалъ свѣтъ; послѣ полудня, просить милости его и покрови тельства всѣхъ иэедовъ, чтобы солнце счастливо совер шило свой путь. Персъ, наконецъ, въ гимнахъ, хотя и довольно монотонныхъ, поспѣваетъ превосходство высша го и чистѣйшаго начала, находящагося въ людяхъ, «тер ьерахъ, чистыхъ духахъ человѣка, въ какихъ бы стра нахъ онъ нн жилъ. Но первая его молитва — чистому ду ху Зороастра, потомъ высшимъ существамъ, правящимъ государствами, городами, округами. Духи всѣхъ людей

— 32 — суть какъ бы члены живаго общества свѣта, который нѣкогда долженъ соединиться въ нѣдръ Горотмана. Персъ, во всемъ своемъ поведеніи долженъ жить и дѣй ствовать какъ свѣтъ , какъ Ормуздъ; Амшаспанды, изе- ды, какъ Зороастръ, какъ добродѣтельные люди; ибо они живутъ во свѣтѣ; всѣ ихъ дѣйствія суть свѣтъ, — вотъ почему каждый обязанъ знать ихъ, обязанъ слѣ довать ихъ примѣру. Ч ѣмъ болѣе чистоты , свѣта и добра выражаетъ человѣкъ пъ своихъ дѣйствіяхъ; тѣмъ ближе къ нему духи небесные. Когда изеды все благо словляютъ, всему даютъ цвѣтъ и плодъ, по всюду раз ливаютъ благополучіе и счастіе; человѣкъ старается очи стить природу, облагородить ее, разлить по всюду свѣтъ жизни и блаженное обиліе. Въ этомъ смыслѣ, онъ пи таетъ алчущихъ, поитъ жаждущихъ, призираетъ боль ныхъ, хранитъ путешествующихъ, ввѣряетъ землѣ чи стыя сѣмена, копаетъ каналы, даетъ пищу и размноже ніе живымъ существамъ, обработываетъ пустыни, всюду пробуждаетъ растительность , поддерживаетъ чистый огонь', удаляетъ трупы и нечистыхъ животныхъ, по кровительствуетъ браку. Чистѣйшій Сапандоиатъ, изедъ земли, радуется при видѣ этихъ благъ и противится злу, которое хотѣли бы причинить Дивы и Да рва иды. Кратко очертивши сущность религіи древнихъ Пер совъ, возмемъ опять свой вопросъ — о символическомъ ха рактерѣ и сознаемся: что символъ, собственно, здѣсь еще не встрѣчается. Н ѣтъ сомнѣнія , свѣтъ — вещественное бытіе въ природѣ; а съ другой стороны онъ выражаетъ благо, хранящее начало; даже, можно сказать; свѣтъ, какъ вещественный и видимый предметъ, есть только об разъ всемірнаго начала, разлитаго въ міръ Физическомъ и нравственномъ. Но въ воображеніи Перса нѣтъ такого раздѣленія бытія видимаго и невидимаго; для пего свѣтъ есть дѣйтвительно свѣтъ. Отрѣшенное благо принимает -