Гамбургский счет

пропало чувство материала, стали цементу придавать форму камня, железу — дерева. Наступил век цинкового литья, штам пованной жести и олеографии. Морские свинки с перерезан ными ножными нервами отгрызывают себе пальцы. Мир, поте рявший вместе с искусством ощущение жизни, совершает сейчас над собою чудовищное самоубийство. Война в наше время мерт вого искусства проходит мимо сознания, и этим объясняется ее жестокость, большая, чем жестокость религиозных войн. Гер мания не имела футуризма, зато имели его Россия, Италия, Франция и Англия. Цензурными вырезками превращенная в отрывки, приту шенная, но и в этом виде огненная, вышла книга Маяковского «Облако в штанах». Из книги вырезано почти все, что являлось политическим credo русского футуризма, остались любовь, гнев, прославленная улица и новое мастерство формы. К форме поэмы Маяковского можно применить те слова, которые он говорит про себя:

У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней! Мир or ромив мощью голоса, иду — красивый, двадцатидвухлетний.

В поэме тоже нет ни седых волос — старых рифм и разме ров,— ни старческой нежности прежней русской литературы — литературы бессильных людей. Поэма написана таким размером, свободным и закономерным, как ритм плача или брани. Рифмы Маяковского не дают полного совпадения звуков, но как бы отступают друг от друга на полшага, так же, как отступают, напоминая друг друга, но не совпадая, параллельные образы, которыми широко пользуется автор.

Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей загиб. Что же! И в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги!

Это применение параллелизмов скорее роднит прием поэта Маяковского с героическим эпосом, чем со вчерашним искус ством. Поэма производит впечатление какого-то большого един ства; слова держатся друг за друга мертвой хваткой.

И кто-то, запутавшись в облачных путах, вытянул руки к кафе — и будто по-женски, и нежный как будто, и будто бы пушки лафет.

43