Гамбургский счет

«Нет,— говорю,— я в Институте истории искусств». «Господин инструктор,— говорит ученик и идет рядом со мной, а знал меня только по школе,— машины пропадают, стан ки ржавеют, готовые отливки лежат брошены, я — в партии, я не могу смотреть. Господин инструктор, почему вы с нами не работаете?» Я не знал, что ему ответить. Люди, держащиеся за станки, всегда правы. Эти люди про растут, как семена. Рассказывают, что в Саратовской губернии взошел хлеб от прошлогоднего посева. Так вырастет и новая русская культура. Кончиться можем только мы, Россия продолжается. Кричать же и торопить нельзя. В 1913 году был в цирке Чинизелли следующий случай. Один акробат придумал номер, состоящий в том, что он прыгал с трапеции, надев петлю на шею. Шея у него была крепкая, узел петли приходился на затылке, очевидно, сама петля проходила под подбородком, и он потом вынимал из петли голову, лез вверх и делал с трапеции публике ручкой. Номер назывался «Человек с железной шеей». Раз он ошибся, петля попала на горло, и че ловек повис повешенный. Началась паника. Принесли лестни цы. Не хватает. Полезли к нему, но забыли взять с собой нож. Долез до него акробат, а из петли вынуть не может. Публика воет, а «Человек с железной шеей» висит и висит. С галерки, в одной верхней ложе встает между тем человек купеческого склада, крупный, по всей вероятности, добрый, про тягивает руки и кричит, обращаясь к висящему: «Слезайте — моя жена — плачет!» Факт. Весна в Петербурге 1922 года была ранняя. Последние годы весна всегда бывает ранняя, но мешают морозы. Это от того, что мы принимаем каждую оттепель за весну. Холодно, не хватает сил. Когда дует теплый ветер, это — как птицы с земли для Колумба. Весна, весна,— кричат матросы на палубах. Эйхенбаум говорит, что главное отличие революционной жизни от обычной TQ, что теперь все ощущается. Жизнь стала искусством. Весна — это жизнь. Я думаю, что голодная корова в хлеву не так радовалась весне, как мы. Весна, то есть оттепель — на самом деле был лишь март,— наступала. Уже Давид Выгодский, живший в квартире № 56 Дома искусств, открыл окно на улицу, чтобы согреться. И действительно, чернила в чернильнице на его письменном столе растаяли. Вот в такую теплую ночь и ушел я вместе с санками от осве щенных окон своей квартиры. Ночевал у знакомых, им ничего не сказал. Утром пошел в

182