Гамбургский счет

Иногда такое развертывание дано с мотивировкой, обычно нанизываясь на речи или чтения действующих лиц, как у Сер вантеса, Стерна, Гёте («Вертер»), Анатоля Франса и у сотен других. Иногда же они даны по принципу интермедии, то есть вне сены своеобразными включениями и сосредоточены в ролях шутов или остряков, не принимающих участия в основном (если такое есть) действии произведения. У Шекспира мы встречаем и тот, и другой способ разверты вания. Шутки, обычно данные в диалоге, или произносятся шутами-специалистами, или же введены в роли действующих лиц («Много шуму из ничего»). То же можно найти у Мольера. Условность мотивировки ввода пения в водевилях представляет из себя ту же тенденцию. Такова же роль «философских» вста вок в психологическом романе. Таким образом, неожиданность анненковских вставок чисто внешняя. Она состоит в том, что разрушен, казалось бы, не прикосновенный толстовский текст, хотя ведь вообще схема, под лежащая развертыванию, для каждого переделывателя данного произведения всегда чужая, а следовательно, казалось бы, неприкосновенная. Но, конечно, это не так. Средние века раз вернули мистерию, тесно примыкающую к богослужению, фар совым материалом. Таким образом, Анненков, может быть и не очень сознательно, оказался восстановителем традиций. Кое-что ему не удалось. Главным образом не вышло взаимо отношение moralité и фарса. Посмотрим, в чем дело. Пьянство, и пьяная песнь, и грех вообще для moralité — грех, и дается как таковой, а в фарсе-буффе он потешное зрелище. Эти два плана не очень резко отличаются друг от друга, и греховное, конечно, почти всегда чисто «занятно», как занятным показался Ловелас читательницам Ричардсона, но все же тенденция есть, особенно же у Толстого; с нею можно не считаться, но для этого нужно ее не замечать. Анненков ее заметил. Старик-дед, сидя во время вставленной картины танцев, говорил что-то очень невнятное о грехе. Эти слова полуслыша лись мне так: «Вот что гармонисты и люди веселятся,— это хорошо, это не грех...» Вот что старики разговаривают — это нехорошо. Действие фарса и действие основное не должны перебивать друг друга, не должны ввязываться друг в друга; не нужно опираться на нарисованные скалы или раскрашивать раму картины так, как написана сама картина. Смешение фарса и moralité, перебивающих друг друга и даже забивающих друг друга,— вот главное достоинство веселой и талантливой постановки. Отсебятины рыжего в клетчатых штанах меня не обрадовали. Это слишком просто сделано. Анненков вставил фразу в пьесу: «Анюта, до свидания»,— а я по тому же принципу вставляю

104