Фантазии об искусстве

В. Г. ВАКЁПРОДЁР

трогательные слова духовной оратории, которые запомнил наизусть, — это было первое произведение, услышанное им, и потому оно произвело на него особенно глубокое впе чатление.

Матерь скорбная стояла У креста и воздыхала, Видя предреченное; И в груди ее облилось Кровью сердце и стеснилось, Злым мечом пронзенное. О в какой, какой печали Очи матери взирали На страдальца кроткого, Как она душой болела, Как скорбела, как бледнела В час прощанья горького *.

И так далее. Но увы! Когда часы восторга, которые он переживал, погрузившись в свои эфирные мечтания или возвратись с концерта, все еще совершенно опьяненный наслаждением только что прослушанной прекрасной музыки, прерывались тем, что сестры бранились из-за нового платья, или тем, что отец не мог дать старшей достаточно денег на хозяй ство,, или рассказом отца о каком-нибудь особенно ж ал ­ ком и несчастном больном, или появлением старой, скрю ченной нищенки в лохмотьях, не защищавших ее от зим него мороза, пришедшей за подаянием, — увыі нет в мире более горького, более раздирающего сердце чувства, чем то, от которого тогда разрывалась душа Йозефа, — он ду мал: «Господи! Неужели это мир, каков он есть? И неуже ли твоя воля, чтобы я смешался с толпой и разделил все общее убожество? Похоже, что так оно и есть, и мой отец постоянно проповедует,, что долг и предназначение челове ка в том и состоит, чтобы смешаться с толпой, и разда вать советы и милостыню, и перевязывать отвратительные раны, и лечить уродливые болезни! И все же внутренний голос громко кричит мне: «Нет! Нет! Ты рожден для бо лее высокой и благородной цели!» Он часто и подолгу му чил себя подобными мыслями и не мог найти выхода; од нако же не успевал он и оглянуться, как отвратительные картины, которые, казалось, насильно тянули его в боло-

* Пер. С. Аверинцева.

102