Эстетика. Том четвертый

В этом представлении движение человеческого и божествен ного закона находит выражение своей необходимости в индиви дах, в которых всеобщее выступает в качестве пафоса , а деятель ность движения — в качестве индивидуального действования, при дающего необходимости движения видимость случайности. Но индивидуальность и действование составляют принцип единич ности вообще, который в своей чистой всеобщности был назван внутренним божественным законом. Как момент открытой об щественности он обладает не только указанной подземной или в своем наличном бытии внешней действенностью, но и столь же открытым, в действительном народе действительным наличным бытием и действительным движением. В этой форме то, что представлялось простым движением индивидуализованного пафо са, получает другой вид, и преступление, равно как и вытекаю щее из него разрушение общественности, получает свойственную ему форму наличного бытия. — Человеческий закон, таким обра зом, будучи в своем всеобщем наличном бытии общественностью, в своем претворении в действие вообще — мужественностью, в своем действительном претворении в действие — правительст вом, — есть, движется и сохраняется благодаря тому, что он вби рает в себя обособление пенатов или обособление на самостоя тельные семьи, возглавляемые женственностью, и сохраняет их растворенными в своей непрерывной текучести. Но в то же время семья есть вообще его стихия, всеобщая основа, приводя щая в действие единичное сознание. Сообщая себе устойчивое существование лишь путем нарушения счастья семьи и путем растворения самосознания во всеобщее сознание, общественность создает себе внутреннего врага в том, что она подавляет и чтб для нее в то же время существенно — в женственности вообще. Последняя — вечная ирония общественности, — пользуясь интри гой, изменяет общую цель правительства в частную, превращает его общую деятельность в произведение «этого» определенного индивида и обращает общую собственность государства в достоя ние и украшение семьи. Таким образом, серьезную мудрость зрелого возраста, который, оставаясь равнодушным к единично сти — к удовольствию и потреблению так же, как и к действи тельной деятельности, — думает и заботится только о всеобщем, женственность делает предметом насмешки для беззаботности незрелой юности и предметом презрения для ее энтузиазма; она вообще возводит в полноценность силу молодости: сына, в лице которого мать родила себе господина, брата, в лице которого сестра имеет равного себе мужчину, юношу, благодаря которому дочь, освобождаясь от своей зависимости, пользуется наслажде

104