Академия художеств

воспитанники не выходили из Академии и не общались с тем „низ ким и подлым миром", в котором они жили до своего поступления в Академию. В своем страхе перед „самовольными" выходами из стен Акаде мии Оленин дошел до того, что запретил даже ученикам работать на квартирах профессоров, „ибо ученики под благовидным предлогом отлучки к профессорам для занятий могут употреблять время оной по произволу и даже производить на стороне шалости". Однако, несмотря на все принимавшиеся меры, академическому начальству не удалось установить в Академии кладбищенскую тишину и благопристойность. В своем страхе перед влиянием улицы, перед своеволием вос питанников, академическое начальство раздувало всякую детскую шалость и обращало ее в величайшие преступления, за которые, в порядке установленной субординации, неминуемо уже следовали кары: порка, исключение из Академии и сдача в солдаты. Особенно пышно расцвела система порки в Академии при А.Н.Оленине . Применение „лозанов" стало таким частым явлением, что этим заинтересовался даже министр народного просвещения. Он обратился со специальным запросом к Оленину: „Имеются ли в за коне какие указания о применении телесных наказаний над учени ками Академии". Оленин, этот строгий блюститель закона, теперь совсем забыл, что в Уставе Академии имеется совершенно ясное указание о недо пустимости телесных наказаний и в самой Академии и в Воспита тельном училище даже над нижними чинами, „дабы юношество не видело ни малого примера суровости". Он пишет министру, что „телес ные отеческие наказания, т. е. несколько лозанов или ударов розгами, как детей, а не батогами или палками, как солдат, заведено в Академии по необходимости с давних уже времен". Он пытается обосновать необходимость телесных наказаний ссылкой на то, что „законы Ака демии повелевают управляющим и учащим обращать внимание более на поведение питомцев Академии, нежели на их таланты, что и весьма справедливо: ибо к чему полезны дарования в негодяе? Разве токмо на то, чтоб делать зло с большим искусством". Трепетавший перед президентом Совет не решался поднять свой голос протеста против бурсацко-казарменных мер воздействия на воспитанников Академии. Только один раз профессор архитектуры Михайлов 2-й выступил на заседании Совета с протестом против „нынешнего строгого и даже жестокого обхождения с учащимися, от которого сердце содрогается и волосы дыбом встают" . Нй этот про тест остался гласом вопиющего в пустыне.

\